Юрта Курбанджан Датхо нисколько не выделялась среди других.

— Вот она, бабушка! — указал Джемшидбек.

И они увидели тонкую фигурку сидящей у своей юрты киргизки. Белое элечеке обрамляло смуглое и необычайно прекрасное лицо. Алайская царица следила за тем, как просушивалось на солнце приданое ее любимой внучки. Внучку звали в честь бабки Буйджан, и Датхо считала, что именно эта девочка унаследовала ее красоту.

На растянутых между жердями волосяных арканах развешивалось приданое Буйджан. Оно состояло из меховых одеял, сукон, парчи, киргизской одежды, художественно вышитых кошм, ковров, паласов, множества шелковых одеял, японских вышивок, покрывал и многого другого; были даже мужские сапоги для будущего мужа Буйджан, подаренные ей, когда она появилась на свет.

Навстречу гостям двинулась группа всадников, тех, что забавлялись с соколами. Среди них выделялся множеством медалей на груди сын Датхо Махмудбек. Полный, с вкрадчивыми манерами, средних лет, он выглядел князем.

Он слез возле спешившихся гостей, жал Вяткину руку, говорил любезности, справлялся о благополучном прибытии на Алай.

— Я рад видеть у себя в гостях домуллу, который четверым моим племянникам и сыну показал дорогу в жизнь, открыл глаза для чтения и письма, отверз уста для грамотного разговора. Друг домуллы — тоже мой друг. Мой гость.

Их отвели в отдельную юрту, дали вымыться с дороги и принесли освежающую чашу с кумысом. В кумысе плавали крупинки желтого жира и куски льда.

— Вот ваше исцеление, домулла, — обратился Вяткин к Абу-Саиду.

Когда гости Датхо немного отдохнули, на пегом жеребенке прискакал другой внук Датхо — двенадцатилетний Асланбек, сын Камчибека. Мальчишка держался надменно и, видимо, только уступая приказанию старших, передал приглашение следовать за ним в гостевую юрту, где было приготовлено угощение.

В разгар обеда явился младший сын Курбанджан, Камчибек. Стройный, высокий, статный. Смуглое лицо его было бы приятным, если бы не глаза, обличавшие хищный характер и несдержанность. Кривая турецкая сабля привешена к поясу, за поясом блещет широкий, в золотых ножнах, кинжал; за голенищами красуется по ножу. В ухе алеет крупным рубином серьга в форме полумесяца.

Он слегка кивнул гостям, сел к скатерти, протянул к блюду с бешбармаком узкую смуглую всю в кольцах руку. Но есть с гостями не стал и скоро вышел, отговорившись предстоящей охотой.

Утром следующего дня в честь гостей Курбанджан Датхо устроила той. Гостей пригласили занять места на ковре рядом с сыновьями Датхо и ее внуками.

Она гордо кивнула гостям, опустила глаза и ни на что больше не смотрела. Перед нею проносилась байга, терзали тушу козленка в игре кок-бури, трубили карнаи, били барабаны… Но Датхо оставалась ко всему безучастной.

Наконец, когда призы были розданы и игры пришли к концу, Датхо жестом подозвала к себе гостей и приказала Махмудбеку одарить их: на палец каждому надели по золотому кольцу. Потом подвели коней. Один из коней был совсем малолеток — тот самый пегашка, на котором вчера прискакал за гостями надменный Арсланбек; второй конь, предназначенный Вяткину, был лошадью исторической, как Буцефал или Дуль-Дуль. Желтовато-серую эту кобылу Датхо дарила всем знакомым ей генерал-губернаторам Туркестана, военному министру России Куропаткину, дважды дарила Арендаренко и много раз многим другим своим почетным гостям и высокопоставленным знакомым. Но никто этой лошади не брал. Теперь этого ветерана дарили Вяткину, но он тоже подарка не взял. А, отдаривая, подал Датхо топазовое недорогое ожерелье и отрез синего шелка на платье. Абу-Саид Магзум подарил «царице» серебряный тумар и две написанные им художественные кытъа с пожеланиями благополучия и счастья всей семье.

На следующий день друзья вновь предстали пред светлыми очами Алайской царицы. Словно почувствовав нетерпение гостей, она сразу приступила к делу.

— Надеюсь, вам в моей летовке удобно и приятно? Я надеюсь также, что вы не откажете в просьбе старой женщине и поможете мне. Дело в том, что, волею случая, ко мне в ставку была перевезена библиотека и канцелярия кокандских ханов. Здесь же, вместе с бумагами и рукописями ханов, хранятся письма моего покойного мужа Алимбека, касающиеся сношений Кокандского ханства с зарубежными соседями. Ну, и мои письма, их за жизнь накопилось немало. Вот все это надо разобрать и описать. За работу я заплачу.

— А где находится это богатство? — на неожиданно чистом киргизском языке, так называемом «манапском», заговорил Вяткин.

— Байбиче, вероятно, не знает, что мы можем остаться здесь только до осени? — заметил Абу-Саид Магзум.

— Нетрудно сосчитать, сколько времени это у вас займет: бумаги близко, и вы их немедленно можете посмотреть.

Легкой и величавой походкой она пошла по стойбищу и, откинув полу юрты — черной и прокопченной, стоявшей поодаль, слегка наклонила голову у притолоки и вошла.

Юрта представляла собою род кладовой. Здесь были сложены седла, тюки шерсти, ткацкие инструменты и бурдюки с маслом, кадушки с сыром и куртом, мешки риса и сахара, муки, сушеных фруктов. У дальней стены стояли сшитые из кожи яков обвязанные толстыми веревками пять сундуков, поставленных друг на друга. Сундуки были не очень велики, но, видимо, вместительны.

Курбанджан Датхо выглянула в дверь юрты и звонко молодым голосом крикнула:

— Зульфикар-у-у-у-у!

Звонкий ее призыв разнесся по стойбищу и улетел к горам.