— Откуда, Лизанька, чей? — выдохнул Василий Лаврентьевич.

— Наш! Наш, Васичка. Нам его бог дал.

— Бог?

— Уж я так, бывало, молилась, так молилась… и вот, видно, молитвы мои услышаны.

— Ты толком мне объясни, откуда этот ангел взялся?

— Понимаешь, — шепотом рассказывала Лиза, — тебя-то всю ночь не было, а я лежу да прислушиваюсь, лежу да прислушиваюсь. Может, думаю, рано разойдутся, и ты вернешься. Лежу, значит, слушаю. И вот в темноте кажется мне, что под окнами ходят и шепчутся. Сперва я подумала, что это у доктора ходят. Но потом, слышу, это у нашей калитки. Думаю, воришки. Приоткрыла шторку, вижу: мужчина, из себя такой видный, высокий ростом, взял ящик с телеги, поставил под нашу калитку, сел в телегу — и погнал отсюда. Минут с десять прошло. Я слышу, в ящике маленький плачет. Ну, я все страхи забыла да туда. Смотрю, мальчик голенький, в ящике стружки да газета. Сверху он тряпочкой ситцевой прикрыт. Взяла я его на руки, он и замолчал. Я калитку заперла да стала тебя ждать, тут и рассвело уже скоро. Приехал Эгам, рассказал про Абу-Саида. Жаль его, ведь молод еще был!..

— Что ж, Лизанька, одни умирают, другие — рождаются. Пусть живет мальчуган, раз уж нам его подарили. Завтра пойду, похлопочу, узнаю, как это все оформляется. Его, поди, крестить надо?

— Крещеный! В ящике медный крест, к нему нитка привязана, на нитке бумажка с надписью: «Раб божий Константин».

— Глянь, проснулся раб божий Константин.

Лиза склонилась над ребенком, тот зашевелился и сбросил крепкими ножками край одеяла. По покрывалу неприкосновенной Васичкиной кровати растекалось мокрое пятно. Вяткин засмеялся, расцеловал ребенка и пошел переодеваться.

Любительские спектакли, лекции, курсы обучения ремеслам, народные хоры — все это нашло себе пристанище в Народных домах Туркестана. Собирались строить Народный дом и в Самарканде. План этот просматривался всеми, кто имел отношение к кружковой деятельности среди широких слоев населения — руководителями любительских кружков драматических, хоровых. Вяткин же числился председателем кружка Пушкинских чтений и с удовольствием углубился в изучение проекта Народного дома.

Со свойственной ему обстоятельностью он распорядился рекомендательной запискою, в которой писал, какого размера ему хотелось бы иметь вестибюль, какой должна быть площадь залов, сколько выделить комнат для публичной библиотеки и читальни, для репетиционных помещений. Подписал и отдал генералу.

Генерал не посмотрел на подписи, отослал записку в Ташкент и через полгода проект Народного дома, с дополнениями Вяткина, прибыл обратно в Самарканд для выполнения. Утвердили. Началась постройка. Велась она на средства Городского хозяйственного управления, велась медленно, затягивалась. Но подрядчик попался добросовестный, материалы доставлял наилучшие, строил прочно, добротно. И вот в один прекрасный день, почти напротив окон Василия Лаврентьевича, поднялось и зарозовело нарядным жженым кирпичом новое отличное здание.

В Областном Правлении наступили к тому времени перемены. Гескет, присвоивший порядочное количество казенного добра, отбыл, скрыв свой новый адрес. Чернявский, прослуживший с 1868 года в Туркестанском крае, подался на пенсию. Главным лицом остался советник Областного Правления коллежский асессор Василий Лаврентьевич Вяткин, Ваше благородие и пр. и пр.

Обласканный высшим начальством, незадолго до этого совершивший открытие мирового значения, весть о котором облетела все цивилизованные страны, удостоенный высшей ученой награды — золотой медали имени барона Розена, он почувствовал под ногами твердую почву и… самовольно занял здание Народного дома под городской музей.

Произошло это так. Когда затянувшаяся стройка пришла к концу, выяснилось, что здание хоть и готово, но сметой не предусмотрены средства на его обстановку. Деньги добросовестно истрачены на мозаичные мраморные полы, цветные витражи в двусветных готического стиля окнах, на тонкую отделку потолков. На все хватило, даже на красивый, из жженого кирпича с затейливой решеткою, забор.

Но в здании не было ни стола, ни стула, ни даже самой дешевой ситцевой занавески. Отлично отделанный дом стоял пустым.

Городской архитектор титулярный советник Иван Петрович Лебедев слыл человеком бесхарактерным и слабым. Он трепетал перед начальством и боялся самой малейшей ответственности. Осмотрев с подрядчиком новое здание, архитектор заспешил собрать комиссию, которая бы приняла постройку. Но начальства нет, собирать некого. Лебедев завернул к Вяткину. Василий Лаврентьевич выслушал господина Лебедева.

— Чем, собственно, я могу помочь? Двери Народного дома заперты, ключи у вас в кармане, входы опечатаны.

— В том-то и дело, что двери не опечатаны.

— Но ведь в доме-то нет ничего?

— Нет. — Лебедев развел руками.

— Дом-то ведь воришки не унесут? — улыбнулся Вяткин.

— Не унесут. И все же боязно носить эти ключи. Ответственность лежит на мне. Акт подписан, дом с плеч подрядчика сошел, и теперь я отвечаю.

— Уж и не знаю, как вам помочь, Иван Петрович. Разве вот что: давайте мы эти ключи положим вот сюда, в сейф. Хотите?

— Голубчик, вы бы меня выручили! Отличная идея. Если потом и спросят, я отвечу, что ключи оставил в сейфе в Областном Правлении.