Господин городской архитектор успокоился и ушел. А Василий Лаврентьевич, прикинув возможности, решил использовать Народный дом под музей. Хотя бы временно. Сырая, протекающая церковная пристройка уже давно не вмещала ни мебели, ни экспонатов. Невозможно выставить коллекции нумизматики, этнографии, орудий труда, плохо показана история вхождения Туркестанского края в состав России. В ящиках лежала библиотека, которая должна была бы функционировать при музее, штат состоял из двух человек. Разве это музей? А тут — роскошное помещение пустует уже целый месяц! И Василий Лаврентьевич решился. Со сверкающими глазами прибежал он к Иванову.

— Кирша, Кирша, дай из школы десять стульев и два стола, — просил он. — У меня и шкафы есть, и витрины, а вот стульев нет и столов нет. Я поставлю в читальном зале два больших стола, шкафы с книгами и стулья. А остальные залы под музей пойдут, для него у меня все в наличии. Открою в здании публичную библиотеку с читальней — и мне про музей никто ничего не сможет сказать. Тогда меня оттуда никто не выкинет! Дашь?

— Ну, что мне с тобою делать! Бери уж. Да я сам все привезу. Еще две скамейки дам.

Вяткин бросился обнимать Киршу.

— А на чем ты мне их привезешь? Подвода где?

— Есть у меня подвода. Привезу.

— А не мог бы я несколько раз сгонять ее за экспонатами?

— Вот ты какой настырный! Нахальный прямо!

— Ну, Кирша же, ну, Кирша! Как нам не быть нахальными, когда мы казаки? Иначе дворянство пахать будет на нас.

— Ладно. Гоняй подводу, пей мою кровь! Так тебе, Василь, сейчас стулья?

— А зачем откладывать? Давай сейчас.

Так начался переезд в новое здание музея, детище Василия Лаврентьевича Вяткина.

Была уже ночь, когда от бывшей Георгиевской церкви, с ее подземельями и гробами, по темным улицам Самарканда поехали нанятые Вяткиным арбы с имуществом. В три часа ночи Вяткин, вытирая мокрый от пота лоб, повесил на дверь опустевшей пристройки большой замок и пошел в новое здание.

Впереди у него было два праздничных дня, которые он использовал для устройства музея. Приглашенный на помощь Таш-Ходжа взял на себя обязанности сторожа и никого в музей не пускал. Так же бдительно он следил за тем, чтобы во дворе не было ни суеты, ни движения.

— Иди, иди в дом, не стой тут, Вазир-ака не велел, — гнал он Зор-Мухаммеда, увязавшегося за старшими и работавшего здесь на равных. И мальчуган покорно заходил в здание по высокому кирпичному крыльцу. Как все хорошо размещалось в новом здании!

— Пусть меня повесят, распнут на кресте, — шептал Вяткин, — пусть дадут любое наказание, но музей останется здесь! — И он с наслаждением ворочал шкафы и витрины, громоздил штативы с чучелами птиц и животных, волочил ящики с минералами, пристраивал макеты и щиты с оружием и утварью.

Бледная, всю ночь не спавшая Лиза возилась с книгами: Зор-Мухаммед вприпрыжку таскал стопки книг, и она ставила их в шкафы; казалось, конца не будет этой тяжелой работе. По полу ползал замурзанный ее сынишка, брал в рот гвозди и сосал грязные пальцы.

Но дело подвигалось. Таш-Ходжа, Эгам-ходжа, Эсам-ходжа, Рустамкул с сыном, Вяткин и Лиза к концу третьего дня все расставили по местам и, до смерти усталые, разошлись по домам. Музей был отличный!

— Что-то теперь будет! — смеялся Вяткин. Спать он от волнения не мог; Лиза, как умела, утешала его.

— Ну, Васичка, — говорила она и, как Костика, гладила за ухом, — мы же ничего плохого не сделали. Не для себя же ты захватил дом!

— Но захватил же все-таки, захватил?

— Если выгонят из Областного Правления, пойдешь служить учителем. Подумаешь, что ж такого хорошего в твоем чиновничестве? И без него живут люди. Не бойся, у меня немного денег есть. Проживем.

— Умница ты, Лизанька, милая моя подруженька и верный друг. Но ты спи, а то Костик встанет.

— Ах, Васичка! Какой уж тут сон?

Так маялись они до приезда вновь назначенного на место Чернявского полковника Папенгута. И — странно, как только Василий Лаврентьевич увидел перед собою человека, которому надо было все объяснить, он успокоился и осмелел.

— Вы, верно, ваше превосходительство, читали о том, что из Луврского музея в Париже похищен шедевр Леонардо да Винчи — портрет Джоконды?

— Да, я слышал, господин Вяткин, что же дальше?

— А ничего. Я говорю, что гноить музейное имущество в разваливающейся лачуге, под протекающей крышей — бесчеловечно. И, если хотите, некультурно. Вы видите, как относятся к музеям за границей, в европейских странах. А у нас имущества в музее не на один миллион франков!