Шрифт:
Панфилыч презирает Данилыча, но все же без надобности зла ему не делает. Он и вообще-то без особой надобности зла не делает, если не задевают его. Это ласка давит мышей: сколь попадется, умается, хлопотавши, а съест – чуть, глупая хищница. Да что там зло, он и доброе дело может, если мимоходом или интересы совпадают.
2
Через год-другой, после того как Данилыч принял участок, промхоз взял обвальный урожай орехов, и в тайге лежало больше ста тонн мелкими партиями в ожидании транспорта.
Сторожами Данилыч, как всегда, оформил родню. Та из Задуваевой не выезжала даже – один Данилыч мотался по участку.
Панфилыч же, тоже как всегда, был на промысле и как раз ночевал на тот случай в одной из дальних избушек, а по пути у него был орешный штабель, у самой дороги, доступный. Утром он пошел на круг и никаких следов не видел, а потом далеко внизу, в пади, услышал, будто машина поревывает, буксует.
Панфилыч, конечно, подумал, что это Данилыч приехал по орехи. Сделал крюк – спустился в падь узнать новости и договориться, чтобы Данилыч заодно забросил бы в Нижнеталдинск машиной мясо.
Подошел Панфилыч к орешному штабелю и видит (близко-то еще не успел подойти) – два мужика и одна баба, незнакомые, орех уже погрузили, завязили машину в снег и сидят, чай греют. Номер машины – АГ 48-59.
Панфилычу картина эта очень не понравилась, он записал номерок, оглядел публику повнимательнее – и взад пятки от греха. Кража происходит, слепому ясно.
Только на следующий день вернулся Панфилыч на свою базу. Пришлось ему обежать тайники дальних избушек – было там десяток шкурок оставлено, как бы не набрели воришки. Вернулся на базу, видит – дым над зимовьем, думал, что брат Митька, потому что Миша Ельменев в это время был в Нижнеталдинске, Пана у него умирала уже, и он бегал к ней через хребты, покою ему не было.
В зимовье Панфилыча сидел Данилыч с растерянным лицом. Ограбили, говорит, меня, Петра, обокрали, по миру пустили, три тонны ореха нет!
Панфилыч, не показывая вида, снимает лыжи. Давай, говорит, чай пить, рассказывай, может, и помогу, раскинувши умом. В чем дело?
Залетал Данилыч по зимовью, чай варит, охает, жалуется, домашнюю закуску на стол ставит, с собой привез.
– А ты кому сторожевое жалованье платил?
– Недостатки, Петра, недостатки. Вот кабы ты согласился, за одно твое согласие, без всякой ответственности, тебя бы сторожем оформил, в месяц шестьдесят целковых, а?
– Уж не мне ли перед тобой отчет держать? Материальную ответственность? Мне твои копейки – раз чихнуть! Но ты должен сознавать! Шевелил бы своих, если они у тебя деньги государственные получают! У твоей бабы зад какой? Во!
– Моя живет за человеком, оттого и добреет! А твоя стареет из-за тебя!
– Мою жизнь не трогай, не у меня орехи украли. Могла бы твоя Домна и в тайгу съездить, если деньги получает. Не разорваться же тебе! Если мужа жалеет! – засмеялся Панфилыч.
– Ты свою в тайгу много таскаешь?
– Ты меня с собой не равняй, знай свое место! Я семью обеспечиваю, не тебе в пример, а чужого, промежду прочим, сроду в карман не положил, так ай нет?… Так ай нет? Ну, отвечай, так ай нет?
Много чего сказал бы Данилыч и насчет семьи, и насчет чужого в карман положить, тут у него были точные данные про Панфилыча и даже кое-какие свидетели, на случай чего. Но ведь не у Панфилыча орехи сперли!
Данилычу обиду глотать надо было. Он и проглотил.
Усмирив приятеля, Панфилыч сжалился. Все-таки он сидел в собственном зимовье, пил чай с сахаром, а давний соперник стоял перед ним униженный, и лысина у него блестела от пота, и глаза были растерянные, собачьи, да и воров-то надо отваживать, а то понравится им орехи воровать, они и по зимовьям пройдутся, за пушниной.
Помолчал, помолчал Панфилыч, а когда Данилыч с жалобными причитаниями налил и себе кружку чаю, Панфилыч сказал:
– Ну, тебе-то, Ефимка, чаевать нечего, однако. Как ты думаешь? Становись на тропу и беги лошадью в Нижнеталдинск.
– Чо ж бегать-то?! Горю не поможешь, бегай не бегай.
– Твои обидчики, – вот они у меня.
Записал Данилыч номерок, выслушал описание, губы искривились:
– Ну, Петра, век не забуду, спасибо!
3
Поймали воров аж в области, а машина оказалась из соседнего района. Шофер был не виноват – его наняли, и он не разбирался, чей товар. Виновата во всем была эта женщина – Тамарка. Она по Шунгулешу-то сколько болталась на орехах с мужиками, запомнила все ходы-выходы и привела машину прямо куда надо. Долго она маячила на шунгулешских горизонтах, наловчилась с мужиков деньги брать, в дупло куда-то прятала. Трое мужиков нижнеталдинских от нее заболели сразу, и Тиунов в их числе, предатель-то. Убежал от разъярившейся жены и от детей в Тарашетский госпромхоз. Бросил семью, подлец.