И я пригляделся… Бар, оказывается, изменился до неузнаваемости. Нет, интерьер остался примерно прежним. Но если недавно это было приличное безопасное заведение, где всегда хорошо поесть, слегка выпить, спокойно поговорить о делах, то теперь произошла разительная перемена. День за окнами сменился непроглядной тьмой. Столики, еще недавно такие яркие и освещенные, теперь казались темными и тусклыми, кальяны обратились в какие-то инфернальные приспособления, а лица посетителей помертвели. Сквозь зыбкую плоть выступали кости, а кое-кто выглядел скелетом. Проходы между столиками утонули во мраке, звуки стихли, пропал даже намек на движение воздуха. А еще запахи. Они тоже исчезли. Полностью.

Воздух казался мертвым и неподвижным, как в древнем забытом склепе.

— Понял, да? — хитро спросил мой собеседник, внешность которого не претерпела никаких изменений. — А ты на гостей, на гостей смотри. Видишь? Вон тот, с расквашенной челюстью, наш общий знакомый Феликс Торн. Автор книги, что ты купил. Разбился в прошлом году на Московском шоссе, когда обгонял какую-то фуру. Где-то раз в… для тебя неважно, в какое время раз, собираю тех, кто погиб на дорогах местности, где я в тот момент нахожусь. Или на дорогах другого ближайшего города, деревни, просто на обочине. У меня был значительный перерыв, и ребятам долго не предоставлял такой возможности. Сейчас я вернулся и даю им немного размять их мертвые кости. В иные дни, бывает, устраиваю прогулки утопленникам, нечаянным угорельцам, воинам, погибшим с оружием в руках… Разные у меня люди. А поскольку покойников за время существования человечества набралось немало, прогулки у них нечасты. Пока до очередной региональной группы время дойдет. Да и занят бываю. Вот закончится эта вечеринка, и уйдут они в мир небытия… до следующего раза. Когда еще для них такой случай наступит? Тут даже я не знаю. Нескоро, прямо скажем. Все они — народ нетребовательный, терпеливый, могут ждать долго. Практически вечно.

— Практически?

— Ну, да. Понятие вечности относительно, смотря к чему его применять.

— Но ведь в мире много других регионов. Там тоже надо устраивать подобные собрания. Нет?

— Почему это — нет? Очень даже да. Я и устраиваю. Просто для меня это другие дни, а для всех остальных — для тебя, например, эти дни могут совпадать по календарным числам, но отличаться по пространственному расположению. Понял, да?

— Как это?

— Так это, — передразнил меня байкер. — Для меня сегодня здесь день мотоциклиста, а завтра в другом месте устраиваю «день водника». День для тех, кто утоп в водах этого края. Гостей придет… Так вот, для меня это будет завтра, а для тебя тоже сегодня, только не здесь, на другой площади.

— Именно на площади?

— Это будет кафе. Ну, не на городскую же площадь эту утопшую публику приглашать, не в парк же.

— То есть если я сегодня приду, скажем, в ресторан «У Палыча», там сразу же встречу тебя в компании всевозможных утопленников? Так что ли?

— Примерно так. Только собираемся мы не «У Палыча». Это место для меня сейчас недоступно. Да и не встретит там нас никто случайный, уж об этом я в состоянии позаботиться.

— Так ты, значит, бог мертвых? — я уже хватил алкоголя, и все происходящее виделось как через толстое стекло, а слышалось, будто через наушники.

— Да какой из меня теперь бог. Название одно… Так меня называли и сейчас иногда величают, я же сказал… — Сидящий напротив на некоторое время замолчал, а потом задумчиво произнес: — Вот ведь судьба! Никогда раньше не желал подобного, случайно получилось. Веришь? Ладно, не отвечай. Масса народа в меня верит, а все из-за одной страшной и в то же время романтической истории. Обиделся я тогда сильно. Это вообще один из моих минусов: прощаю, что обычно не прощается, зато обижаюсь на самые заурядные мелочи. Причем обижаюсь на тех, на кого обижаться-то не следовало бы. Когда-нибудь расскажу, если будет кому рассказывать, а у слушателя сохранится способность к восприятию.

— Расскажи сейчас мне, — набравшись духу, попросил я. — Или времени как всегда нет?

— Сейчас? Тебе? Время-то есть, особенно сейчас. Время вообще весьма пластично. Его можно и растянуть, и перегнуть, и скрутить в спираль… А ведь мысль… все рассказать не получится, а вот кое-что вполне можно. Ладно, слушай, тебе понравится. Потом только не жалуйся. Так вот. Мы с тобой уже встречались как минимум дважды, несколько лет назад. Только я иначе выглядел да и не стремился раскрывать свои карты.

— Не припоминаю что-то…

— Да помнишь, помнишь. Только не знаешь, что там был я. Вспомни чудаковатого питерского профессора, которому ты чинил его компьютер, а тот вместо оплаты за труды поведал об отдельных реалиях нашего мира, до того остававшиеся тебе неизвестными? Вспомнил?

— Погоди… Так что, это ты что ли? Не может быть.

— Да, это был я. Вот смотри…

В этот момент лицо байкера как-то задрожало, расплылось, черты лица сместились, и передо мной сидел тот самый человек, которого я некогда знал под именем Алексея Сергеевича Данилова. Более того, его искали, а я уже однажды брался за поиски. Но схалтурил, за что и расплачиваюсь по сей день.

— Вспомнил? — спросил мой собеседник, приобретая прежний, байкерский облик. — То был один из моих обликов, воплощений, аватар, говори, как хочешь. Получилось так, что я всегда был коллекционером, но никогда не был человеком в обычном понимании этого слова…

Коллекционер, а здесь он будет выступать как конкретное лицо, поэтому пишется с большой буквы, не был человеком в обычном понимании этого слова. У него имелось три защитных оболочки, скрывавших истинную сущность, четыре слоя. Или уровня, как любили говорить молодые и современные знакомые компьютерщики. Первый — хорошо известный людям: пятидесятилетний по-спортивному подтянутый мужчина без каких-либо особенных примет. Если таковые требовались, он их легко создавал. Симулировал. Мог отпустить бороду, наголо побрить голову или отрастить шевелюру. Изменить черты лица, наконец. Последние годы иногда надевал очки. Мог закурить, выпить, для вида впрыснуть себе какую-нибудь дрянь, — подобные мелочи не сильно его беспокоили. Наконец, мог радикально изменить внешность и «помолодеть» лет на двадцать. Но эта человеческая оболочка требовала частого, почти постоянного обновления, посему примерно раз в двадцать лет приходилось менять имя, документы, место жительства и юридическую личность. Как следствие — профессию, образ жизни и круг общения. К этим регулярным заменам он давно уже привык, и каждый раз испытывал нечто вроде удовольствия при таких переменах. Кем он только не перебывал за свою долгую жизнь! И воином, и служителем разных религий, и боярином, и университетским профессором, и странствующим проповедником, и врачом, и дипломатом, и наемным убийцей, и журналистом… даже — языческим богом. Да не по разу, и не по десять, а многократно — число профессий ограничено, а личные интересы еще больше сужали это число.