— При чём тут ревматизм, граф, — отвечал Реншильд. — За поворот на юг говорят благоприятно складывающиеся обстоятельства.

— Вы имеете в виду Мазепу?

— Вот именно. Он обещает выставить двадцать тысяч казаков.

— Обещает? — опять прищурился Пипер. — Надеюсь, фельдмаршал понимает, что обещание не есть дача.

— Помимо этого, Украина выгодна со всех сторон, граф. Во-первых, там благодаря Мазепе мы получим вдоволь провианта. Далее, оттуда удобнее идти на Москву. И что не менее важно, там рядом Польша, откуда к нам на помощь придут король Лещинский и генерал Крассау.

Пипер взглянул на Понятовского, представлявшего короля Лещинского, и даже вроде бы сделал извинительный полупоклон в его сторону.

— Пусть не обидится господин Понятовский, но на короля его мы тоже не можем рассчитывать.

Понятовский смутился, бросил быстрый взгляд на Карла, надеясь, что тот не даст в обиду своего ставленника и союзника. Однако король, как обычно, помалкивал. А Пипер жёстко продолжал:

— Наоборот, выходя в поход, мы вынуждены были оставить Лещинскому шесть лучших своих полков. Чего же нам ждать от него? Стоит нашим уйти из Польши, как сейм попросту выгонит Станислава.

— Пусть попробует, — процедил Карл.

Пипер понял, что его выпад против Лещинского разозлил короля и теперь почти наверняка план первого министра будет отвергнут.

«Господи, дался ему этот Лещинский, — подумал Пипер. — Что он нашёл в нём? Ничего. Ведь пустое же место. Впрочем, может, потому король и поддерживает его, что он беспрекословно ему послушен». Но вслух сказал:

— Ваше величество, я ничего не имею против короля Лещинского. Я просто оцениваю его реальные силы. Их нет. Это миф, в который, увы, пытается верить фельдмаршал. Давайте судить здраво, ваше величество. Господа, здраво. Где сейчас есть реальная сила, которая может не только усилить армию, но и спасти нас от голода? Это корпус Левенгаупта. Этой силы никто не может отрицать. Она есть, она идёт к нам.

— Что ж, прикажете ждать её здесь, пока не передохнут все кони и солдаты? — с усмешкой спросил Реншильд. — Так?

— Нет. Я... Мы не предлагаем ждать, мы с генерал-квартирмейстером предлагаем идти к Могилёву, где ещё можно найти продовольствие и куда наверняка прибудет Левенгаупт.

— Ну, генерал-квартирмейстеру по долгу службы надлежит думать о провианте, — не без ехидства напомнил Реншильд. — Кстати, в иных полках уже по две недели солдаты не ели хлеба, Гилленкрок.

— Я стараюсь делать всё, что в моих силах, фельдмаршал. И именно поэтому согласен с первым министром, что нам немедленно надо идти к Могилёву. Немедленно. Иначе русские могут перехватить Левенгаупта.

— Левенгаупта? — усмехнулся Реншильд. — Да они боятся одного его имени. Они не посмеют приблизиться к нему.

— Они ещё более боятся имени нашего короля. — Гилленкрок сделал полупоклон в сторону Карла, как всегда сидевшего в углу. — Однако ж не боятся нападать на нас едва ли не каждый день.

— Эти блошиные укусы вы всерьёз считаете нападением, Гилленкрок? Едва ввязавшись в бой, они бегут от нас словно зайцы.

— Однако эти «зайцы», фельдмаршал, выбили у нас уже около трёх полков.

— Если б вы, генерал-квартирмейстер, хорошо кормили наших солдат, этого бы не случилось, — парировал фельдмаршал упрёк о потерях. — Откуда у солдат берутся силы для боя? От хлеба, дорогой Аксель, от хлеба. А где он?

Реншильд победоносно взглянул на Пипера и Гилленкрока, считая, что не только разбил их доводы, но главное, отомстил за свой «ревматизм». А назвав Гилленкрока по имени — «дорогой Аксель», он не расположение своё ему явил, а скрытую насмешку, обвинение в мальчишестве.

Пипер понял по одному ему известным приметам, что король склоняется на сторону фельдмаршала, и поэтому, вскочив, заговорил с жаром:

— Ваше величество, армия знает о том, что к нам идёт Левенгаупт с провиантом, она ждёт его, надеется. Но если русские перехватят обоз, то шведы падут духом. Никто не может гарантировать, что шведский солдат, с радостью сражавшийся под вашим командованием, не разочаруется во всём и что ему даже жить не захочется, когда он увидит, что его привели в страну, откуда вернуться на родину у него нет никакой надежды. Заклинаю вас, ваше величество, обдумать всё, взвесить на весах разума. Поворот на юг сейчас смертелен для нас. Концом всего этого будет полная гибель цветущей армии, с которой король совершил такие блестящие деяния. Эта потеря будет невосполнима, ваше величество, как для вас, так и для Шведского королевства.

Пипер сел, стараясь не смотреть в сторону фельдмаршала, но тот сам напомнил о себе:

— Вы что же, граф, считаете, что я желаю гибели нашей армии?

— Нет. Я так не говорю, фельдмаршал. Но я считаю ваш план неприемлемым.

— Странно, — пожал плечами Реншильд. — Очень странно. С каких это пор партикулярные люди стали устанавливать, как надо вести военную кампанию?

Фельдмаршал знал, что говорить. Карл XII, считавший себя до мозга костей военным, недолюбливал и даже презирал дела и людей партикулярных, то есть гражданских. А что ни говори, граф Пипер министр, а значит, человек невоенный.