Однако чем дольше Санса была вынужденна смотреть на мучения человека, тем явственнее кое-что выбилось из общей картины, привлекая к себе ее наибольшее внимание. Она попробовала отвлечься от этой вещи и, хотя и продержалась так совсем не долго, зато точно уверилась в своем подозрении. И коль скоро Болтон убрал от руки копейщика нож, последним своим движением содрав полоску кожи от самого запястья и практически до локтя, то с довольным видом, явно гордясь собой, развернулся к Хранительнице Севера. Девушка сглотнула и, облизнув нижнюю губу, произнесла:

— Крики.

— Отлично. Тогда все просто — не слушай, — с легкостью безумца предложил Болтон, всплескивая руками и глядя на жену лихорадочно блестящими голубыми глазами.

Не обращая внимания на ошеломленную дочь Старка, Рамси вернулся к пленнику и продолжил начатое. Вновь вопли боли разнеслись по помещению, вселяя неконтролируемый животный страх в Волчицу. Санса старалась мысленно заглушить звуки, но у нее это плохо получалось, и она, пребывая не в силах избежать громких криков, беспокойно ерзала на кресте, пытаясь отвлечься от происходящего. Сквозь вопли пленника пробился голос бастарда:

— Считай от одного до десяти. Вслух.

— Один, дв-

— Да не ты, идиот, — удивляясь тупоумию копейщика, грубо рявкнул Рамси. — Ори давай, чего отвлекаешься? — с издевкой-насмешкой произнес он.

Санса, в свою очередь, подчинилась приказу мужа и начала считать, однако была быстро прервана. Болтон оставил пленника в покое, закрыл своей рукой ему рот, прекращая крики, и, повернувшись в пол оборота к ней и указывая пальцем свободной руки себе на ухо, с кривляниями и растягивая слова, произнес полушепотом:

— Я ничего не слышу, надо говорить немного громче, — Рамси убрал руку от головы, а затем, глянув на притихшего юнца, дотронулся пальцем до своего второго уха, которым был сейчас развернут к пленнику. Он красноречиво скосил глаза на копейщика и полушепотом, все так же не переставая корчить рожи, продолжил. — Мне тут прямо в ухо орут.

Изумленная выходкой мужа Санса, не смотря на переживаемые мучения схваченного воина, от кривляний Болтона немного расслабилась и даже отвлеклась от тревожащей ее ситуации. Она утвердительно кивнула мужу, что исправится, и под возобновившиеся крики мужчины начала считать намного громче. Однако даже этой громкости голоса не хватало, чтобы слова долетели до Рамси, поэтому бастард, не отвлекаясь от сдирания кожи, просто повернулся лицом к жене и, поморщившись, отрицательно закачал головой. Не пропуская жеста мужа, Волчица глубоко вздохнула и в этот раз уже не сказала, а прокричала “Четыре!” и стала ждать реакции мужа. Болтон же, не оборачиваясь к ней, просто-навсего кивнул головой, и Хранительница Севера продолжила считать далее, все так же выкрикивая числа. Когда она дошла до десяти, Рамси крикнул ей:

— От тридцати семи до двадцати четырех. И продолжай смотреть.

Сперва замешкавшаяся из-за необычной последовательности счета Санса скоро подхватилась и начала обратный отсчет, не спуская при этом глаз со сдирающего кожу с копейщика Рамси. Затем тот попросил ее отнимать, умножать, перечислять в алфавитном порядке дома Простора и, наконец, в обратном алфавитном порядке — дома Севера. Ко времени последней просьбы звуки криков для Волчицы потихоньку превратился в какое-то жужжание на заднем плане, а затем и вовсе потеряли всякий смысл и перестали восприниматься. На этом этапе она прекратила называть дома Севера и теперь просто с усталым взглядом наблюдала за мужем, что закончил с торсом юноши и уже обдирал крупные лоскуты кожи с живота. Через некое время Болтон вдруг заговорил, и только тогда Санса осознала, что сорвавший голос и утомившийся воин уже давно не кричит, а лишь тихо стонет, находясь в полубессознательном состоянии.

— Копейщик, значит? Дерьмовый из тебя копейщик был, не мускулы, а смех, — издеваясь, съехидничал Рамси. — Я-то вижу, уж поверь.

Пленный застонал, расставаясь с еще одним большим куском кожи на животе, и обессиленно повис на кресте, находясь то ли пока в сознании, то ли уже провалившись в обморок. На какое-то время наступила тишина, прерывая лишь тихим чавкающим звуком отдираемых полосок плоти.

А Волчица довольно спокойно наблюдала за оголявшимся мышечным каркасом, что более не вызывал у нее рвотных позывов. Она с равнодушием следила за тем, как легко снималась кожа с тела человека: достаточно подцепить ее в одном месте, а дальше просто стягивать столько, сколько пожелаешь. По большому счету, ничего сложного и довольно монотонная работа.

Когда же Болтон закончил и с животом, он отступил от креста на пару шагов назад и, глянув через плечо на нее, произнес:

— Плохой образец попался, — он опять обернулся к юноше и, поднимая свои руки и начиная ими жестикулировать, произнес. — Если бы он был покрепче и до сих пор продолжал дергаться, то можно было бы видеть, как двигаются мышцы при разных движениях, — Рамси перестал водить руками в воздухе и, расстроенно цыкнув языком, добавил: — Жаль, конечно.

Он с интересом посмотрел на Сансу и, видя, что она уже успокоилась и не пыталась отвернуть головы в сторону, а изучающе смотрела на полуосвежеванного копейщика , обратился к ней:

— Вижу, нам можно уже заканчивать, — и направился к мужчине, провожаемый взглядом дочери Старка.

Он схватил юношу за волосы и, запрокинув ему голову назад, посмотрел в лицо и сказал:

— Говори, поживешь еще или заканчиваем?

Пленный юнец приоткрыл затуманенные, осоловевшие глаза и тихо прошептал:

— Убей меня…

Бастард отпустил голову пленника и, с разочарованием произнеся “Я так и думал”, вонзил нож в его сердце, быстро оканчивая его жизнь. Понимая, что это конец, Санса устало закрыла глаза, думая о том, что скоро Рамси должен будет ее отпустить, ведь причин держать ее здесь у него более нет. Она не представляла, как сможет встать на затекших ногах и вообще найдет ли в себе силы двигаться. Толком не успев поспать, Волчица была вымотана до предела: она мучилась жаждой и голодом, вся продрогла и, как ей казалось, успела простудиться в этом сыром трюме. Прибавлялась ко всему и нещадно болящая рука…