Как-то, возвращаясь домой, Миронов вошел в лифт вместе со Шверником, и вдруг туда же вскочил незнакомый человек в белых бурках. И Миронов, и Шверник застыли… Что они пережили за ту минуту, пока лифт поднимался! Кому из них предъявить ордер на арест едет этот явный работник НКВД? На седьмой этаж к Миронову или на восьмой к Швернику?

Он сошел на шестом этаже, и только тогда они ощутили, что еще живы. Но лишь понимающе встретились глазами, не улыбнувшись друг другу. В такой ситуации тогда не улыбались.

Мой брат Павел работал в Сухуми, в Нефтесбыте, директором которого был единоутробный брат Берии — Кварцхелия. Пуха прислал мне письмо, что этот Квара… Квара… фу ты, быстро даже не выговоришь! — должен приехать в Москву.

«Приедет к тебе мой начальник, — писал Пуха, — ты его встреть, хорошо прими. Он лечиться будет, ему будут делать протез на культю».

Я тут же телеграмму: «Жду!»

Но время идет — никого нет. Мироша каждый день домой входит, первый вопрос: «Приехал?» Я: «Нет, не приехал».

И надежда падает. Ох, как мы надеялись на этого брата! Это бы значило благоволение Берии. Это значило бы доверие.

Но прошла неделя, две, Мироша говорит мне:

— Знаешь, я думаю, он совсем не приедет!

А я все понимаю. Понимаю, что это значит. Но все-таки еще на что-то надеюсь — может быть, задержался, заболел, раздумал ехать… Запрашиваю брата: «Почему твой начальник не приехал?»

А Павел, как топором ударил: «А он уже был в Москве и вернулся». Но тут же опять надежда — Пуха пишет, что «Квара» этот ему сказал: «А я у Лаврентия остановился, он за мной машину прислал, мы с Лаврентием в рестораны, к девочкам ходили, так я и не успел зайти». Может, и правда? Так весело ему с братом было, что он и в самом деле не успел зайти?

Но Миронов не обольщался. Он говорил мне: «Если меня арестуют, я застрелюсь».

Однажды ночью он вдруг вскочил с постели, выбежал в прихожую и быстро задвинул палкой дверь грузового лифта, который подавался прямо в квартиру, затем навесил на входную дверь цепочку, но этим не ограничился. Как невменяемый, схватил комод, притащил его и придвинул к дверям лифта.

— Сережа, — зашептала я, — зачем ты?

— Я не хочу, не хочу, чтобы они пришли оттуда и застали нас врасплох! — воскликнул он.

Я тотчас поняла: он хотел, чтобы был стук, или чтобы грохот комода или треск переломанной палки разбудили его, чтобы не ворвались, как когда-то к Шанину, спящему.

— Мне надо знать, надо… когда они придут!

И я опять поняла: чтобы успеть застрелиться.

— Ты что, Сережа?!

И вдруг он истерически разрыдался, закричал в отчаянии:

— Они и жен берут! И жен берут!

Я никогда еще не видела, чтобы Сережа плакал. Я ушам, глазам своим не поверила… И вдруг понимаю — настал момент, когда мне надо стать сильнее его, утешить, успокоить. Я обняла его, стала говорить, говорить… Ну даже если и арест, то, может быть, это не конец, ты еще можешь быть оправдан, отпущен, ты же ни в чем не виноват, и еще может быть жизнь какая-то, а если ты не выдержишь, возьмешь и застрелишься, то тут уже возврата нет, это уже будет навсегда, это уже и будет конец…

Я дала ему валерьянки, и после того, как мы несколько часов проговорили, он наконец заснул…

В ту ночь мы с ним условились о шифре. Если его и в самом деле арестуют и он сможет мне писать, то подпись в письме «целую крепко» будет означать, что все хорошо, если «целую» — то средне, а если «привет всем» или что-нибудь в этом роде, без «целую», то — плохо.

Но хотя я и успокоила Мирошу отчасти, он ждал беды. То того, то другого из наркомата арестовывали, уводили. Каждый день появлялись новые люди, но и тех меняли, как в каком-то калейдоскопе. Мироша ждал своей очереди…

И вдруг перед самым Новым годом звонит мне по телефону, и слышу веселый голос, озорно так спрашивает, как в прежние времена:

— Ты уже приготовила себе туалет на Новый год?

Я ничего не понимаю, он никогда этим не интересовался, принимал все влюбленно и с восторгом, но чтоб заранее интересоваться — никогда.

— Да… — говорю, — вечернее платье… для встречи в наркомате…

— А мы туда не пойдем! — радостно, как мальчик, скачущий на одной ноге. — Мы на Новый год приглашены в Кремль.

И все. Я так и села. Я чуть не расплакалась сама — такие пуды свинца вдруг свалились с моих плеч! И так весело, легко все стало, все страхи сразу отпали, показались пустяковыми, смешными, а он продолжает:

— Мы только двое приглашены из наркомата: Максим Максимович и я.

Ого, думаю, и тут же вспомнила про ту встречу с Чойбалсаном. Значит, Сталин благоволит Сереже, он оценил его, выделил… Неужели успех, новый взлет, победа, а?

Так или нет, но мы воспрянули. Ясно ведь: опалы никакой нет, это только показалось, померещилось, а что этот безногий Бериев братец не зашел, так зачем ему мы? Ему девочки нужны, рестораны…