Шрифт:
Удар в челюсть.
— А я не силой мериться собираюсь, и не тебе о красоте говорить, с*ка.
— Зачем явился?
— Наказать тебя за плохое поведение, не понял разве? Поведение у тебя, Четырехпалый, неудовлетворительное.
Удар в челюсть.
— Крот, бл*дь, за что?
— Я же сказал, за плохое поведение. А именно — за жену мою.
Четырехпалый посмотрел так, что снова получил удар и через минуту сплюнул вместе с кровью два зуба. Он Крота знал не близко, но достаточно для того, чтобы не иметь общих дел. Не могло быть у них никаких дел.
— Жену?
— Да, мразь, жену. Ты чуть не убил её, и я, как только представлю, что не женился бы на ней…
Удар в челюсть.
— Где?
Четырехпалый даже не стал отрицать, что никогда не смог бы кого-то убить. Все, кто с ним был близко знаком, могли подтвердить: такого жестокого ублюдка ещё поискать. Если появлялась возможность что-то от кого-то получить, кого-то поиметь — он делал это и делал грязно.
Единственное, что имело шанс его остановить — ещё бОльшая сила.
Костя назвал адрес. Четырехпалый стал белее снега.
Он сразу вспомнил ту девку — слишком уж были особенными обстоятельства. Ужас ускорил кровоток, и Четырехпалый понял: надо хитрить. Надо выдать достаточно информации, чтобы Крот был удовлетворен и тогда, может, оставит его в покое. Бл*дь, догадывался же, что нельзя верить, но столько лет прошло…
— Я не виноват.
Удар в челюсть.
— Мне сказали, что она шлюха.
Удар в челюсть. В глаз, нос… Что-то хрустнуло под руками, но Костя не мог остановиться. Удар, удар, удар…
Четырехпалый потерял сознание. Костя сходил к машине и достал из заднего кармана переднего пассажирского сиденья бутылку воды. Открыл багажник, вытащил заточенную на конце палку, поднял с земли кастет, отброшенный, чтобы не убить раньше времени, и вернулся к твари, что лежал с вывернутой головой. Открутил колпачок, отпил и снова уселся на Четырехпалого. Повернул его голову и вылил на лицо немного воды.
— Просыпайся, малыш, мы ещё не все обсудили.
Заплывшие глаза с трудом открылись. Лицо — месиво. Кровь, много крови. Она образовала лужицу, в которой плавали несколько зубов, и стало очевидно, что Четырехпалый протянет не долго.
— Бить больше не буду, если назовешь имя.
— Имени не знаю, — еле слышно разбитыми губами. — Познакомились у шалавы одной, вместе тусили после клуба. Он не вписывался в компанию, — глаза закрылись, и Костя снова вылил порцию воды, — был… чистеньким, что ли… но травку курить умел.
— Для этого большого ума не надо.
— Базар держал, знал многих.
— Я теряю терпение.
— А потом предложил пересечься, отдохнуть по-мужски. Сказал про ш… ту, твою…
— С*ка, смотри на меня!
— Моргалам больно. Ну, в общем, я, когда её увидел, понял, что здесь что-то не то. Не шлюхой выглядела, но он меня заверил, что бл*дь конченая, любит пожестче, погорячее. Что должна она ему и готова долг отдать, а я типа бонус за проценты.
— Кто он?
— Больше не видел ни разу, но слышал по телефону, как тот разговаривал с одним из её родственников.
Костя похолодел весь. Как такое возможно?
— В каком клубе тусили?
— В «Метелице». У него губа порвана и глаза разные.
Костя вылил остатки воды, и Четырехпалый захлебнулся. Кое-как сплюнув, а часть — проглотив, добавил:
— Знал бы, что дорогу тебе перейду, — грохнул козла.
Костя прижал кастет к горлу насильника и спокойно посмотрел в его разбитую рожу, а тот, словно почувствовав, что момент решающий, открыл глаза и увидел в других свое отражение. В зрачках Крота огонь ада подбирался все ближе, и уже видны были черные глазницы смерти, засасывающие в свой мрак навсегда, и холод её объятий стал глубоко проникающим, но не желая сдаться и признать, что оказался обманут, не соглашаясь с горьким исходом так удачно начавшегося дня, Четырехпалый захотел оставить последнее слово за собой, согласно своей гнилой сути.