В груди неприятно кольнуло, но я тут же отогнал от себя эти мысли. Я рад за них, по-настоящему рад.

По правую руку от меня сидит Гейл, суровый взгляд, руки сцеплены в замок. Не знаю, когда именно мы стали приятелями, но я, кажется, знаю его тысячу лет. Он доволен, хоть и тщательно скрывает это.

Немного дальше сидят Битти и Плутарх, увлеченно беседуя.

Хеймитч, наш старый ментор, сидит и смотрит на свои руки, думает, видимо, о том, что после этого чертового собрания опустошит весь бар дворца Президента. Словно почувствовав мой взгляд, он поворачивается в мою сторону и одобрительно улыбается, я отвечаю ему тем же. Три незнакомых мне политических деятеля и, наконец, Президент Альма Койн.

Скупая на эмоции, серьезная, строгая женщина, глава подпольного Дистрикта, внушающая уважение, сейчас не может скрыть своих чувств, и, кажется, даже с некой лаской поглаживает лакированное покрытие столешницы. Я даже представить не могу сколько она грезила о месте Президента Панема, сколько ночей не спала, представляя себе огромные залы Капитолия и как все это будет лишь в ее власти.

Вот мы здесь. Жалкая горстка, тех, кто выжил.

Я не слышу их голосов, я словно в вакууме. Я слишком увлечен, разглядывая их, и своими мыслями о той, которая сейчас лежит в палате медицинского блока. Мыслями о той, которая больше всего бы радовалась окончанию этой кровопролитной, жестокой и страшной войне.

Китнисс не пришла, не разделила со всеми радости. Она не подпускает к себе никого, кроме сестры.

Маленькая Примроуз, я надеюсь, ты сможешь вытащить ее из цепких лап темноты и боли, в которые я собственноручно толкнул твою сестру.

Все встают и начинают расходиться. Видимо, собрание закончилось. Я и не заметил. Я немного задержусь, пусть все выйдут, не хочу разговоров.

Финник что-то спрашивает у меня, я лишь качаю головой, он окидывает меня сочувствующим взглядом и выходит, ведя жену за собой. В комнате лишь я и Койн, она выжидающе смотрит на меня, а потом все же решается на разговор.

— Пит, благодарю вас за оказанное содействие, вы проделали огромную работу. Примите мои соболезнования, мне жаль Китнисс, — ложь, вам не жаль ее, вы рады от нее избавиться. — Спасибо, — выдавливаю я.

— Разумеется, о должности преемника, не может быть и речи, но я готова рассмотреть вашу кандидатуру и предложить вам…

— Мне ничего не нужно, — перебиваю ее я.

Она заметно расслабляется, но тут же сжимает губы в тонкую полоску

— Что ж, мы еще вернемся к этому разговору, подумайте хорошенько, — она встает и уходит.

Сижу еще несколько минут и обдумываю ее слова. Эта женщина не даст нам спокойной жизни, видимо мои слова ее не убедили.

Встаю и выхожу за дверь. Прислонившись к стене, меня ждет Хеймитч.

— Ну, здравствуй, парень, — он подходит ближе и крепко обнимает меня, и сразу же отпускает, похлопывая по спине.

Эти скупые объятия заменяют мне тысячи слов поддержки.

— Здравствуй, Хеймитч, — произношу я с улыбкой.

— Пойдем, прогуляемся, — говорит он.

Мы выходим из дворца и направляемся в сад, ноги тонут в давно нестриженом газоне.

— Знаешь, я не хочу сейчас слышать о том, что произошло между вами за это время, — наконец нарушает тишину он, — тебе будет слишком больно говорить, мне – слушать, но я вижу ты ведешь себя вполне адекватно, несмотря на то, что несколько часов назад убил человека, хотя, как человека… — он медлит. — Скажи мне, ты излечился?

— Думаю, что да… да, — более уверенно произношу я, решив пока скрыть то, что монстр в моей голове, все еще жив, хоть и слаб.

— Хорошо, — коротко бросает он.—- Хочу сказать тебе, что ты поступил очень разумно, когда сразу связался со штабом тринадцатого, не стал еще больше марать руки. Тебе это ни к чему, ты и так играешь в этой суматохе большую роль, слишком большую.

— Ты был у нее? — еле выдавливаю я, во рту сразу же пересыхает.

Я надеюсь, что ещё не все потеряно.

— Нет, — Хеймитч мотает головой, — наша птичка закрылась в клетке и никого к себе не подпускает. Даже мать лишь стоит у палаты, у нее самой разрешено бывать только её младшей.

— Не знаю как, но эта девчушка имеет огромное влияние на нашу строптивую Китнисс, — он долго молчит подбирая слова. — Не отчаивайся, парень, все наладится. А теперь я пойду и опустошу все бутылки со спиртным. Эти сухие законы тринадцатого просто ужас, — на прощание он похлопывает меня по плечу и уходит.

“Все наладится”

Прошло три дня, ничем непримечательные три дня.

За это время я сбился со счета, сколько раз я был у палаты Китнисс, собирался с мыслями, но так и не решался зайти. Боялся быть отвергнутым, брошенным, но ещё больше боялся посмотреть ей в глаза.

И столкнуться с немым укором.

Я приходил глубоко ночью, чтобы меня никто не видел, не хотелось давать темы для обсуждений и сплетен. И вот снова, как по расписанию, я стою у её палаты. Дверь распахивается, и я вижу светлую макушку.