Зовет меня лампада в тесной келье,

Многообразие последней тишины,

Блаженного молчания веселье -

И нежное вниманье сатаны.

Ужель ты одиночества не любишь?

Уединение - великий храм.

С людьми... их не спасешь, себя погубишь,

А здесь, один, ты равен будешь Нам.

Соня подошла к подруге со спины, обняла ее за талию и громко зашептала в ухо:

Мне хочется, чтоб ты, вся бледная от муки,

Под лаской замерла, и целовал бы я

Твое лицо, глаза и маленькие руки,

И ты шепнула б мне: "Смотри, я вся - твоя!"

Девушки переглянулись, легко коснулись губ друг друга губами и многообещающе посмотрели на Нестора, привязанного к массивному стулу.

Тот, кто слышал напев первозданной волны,

Вечно полон мечтаний безбрежных, - начала Соня.

Мы - с глубокого дна, и у той глубины

Много дев, много раковин нежных, - закончила Фея.

И вместе с этим четверостишием закончилось время, отведенное для дела, и насупил час, назначенный для потехи. Ровно час - яркий, насыщенный, живой, незабываемый. Час, за который Нестор успел оценить еще одно пикантное достоинство эпохи декаданса: женское белье именно в этот период стало предметом культа. Так и осталось загадкой для Нестора, где в наше время можно найти такие изысканные трусики из тончайшего кружевного батиста и чулки из ажурного, невесомого фильдеперса.

Через час Нестор уже стоял на тенистой дорожке, ведущей от порога дома до калитки забора. Он задумчиво изучал красные следы, продавленные веревкой на запястьях. И что сказать Нине? Может, правду?

– Нестор Иванович!
– раздалось за спиной.

Нестор обернулся. Девушки стояли в дверях, одна за другой, - запыхавшиеся, не по-декадантски веселые, полуодетые.

– Вот, - сказала Соня, - передайте от нас привет жене, - и протянула Нестору восхитительную многослойную икебану - изделие мастера-флориста. В букет был вставлен конверт. Нестор осторожно освободил конверт из плена листьев, стеблей и лент, выудил из него записку. От руки, явно - тушью коричневого цвета, изящным женским почерком с завитками было написано:

Солнечной Нинике, с светлыми глазками -

Этот букетик из тонких былинок.

Ты позабавишься Фейными сказками,

После - блеснешь мне зелеными глазками, -

В них не хочу я росинок.

Вечер далек, и до вечера встретится

Много нам: гномы, и страхи, и змеи.

Чур, не пугаться, - а если засветятся

Слезки, пожалуюсь Фее.

Нестор не выдержал и рассмеялся - как точно, как тонко, и все написанное - почти правда. Все вопросы исчезли, все печали улетучились. Декаданс остался в гостиной радушного дома.

18.

– Куда?
– спросил Пимен, выключая маленький, встроенный в приборную панель телевизор.

– Домой, - сказал Нестор.
– Через магазин, - добавил спустя секунду, поскольку понял, что его руки пусты, а в горле сухо.

После пятнадцати минут, проведенных в супермаркете, Нестор сел на переднее сидение с новой бутылкой пива - теперь уже не только холодного, но и настолько достойного качества, насколько это возможно в заданных геополитических условиях. Сделав счастливый глоток, Нестор вспомнил еще одно важное поручение от бесов:

– И позвони там кому нужно: девчонок пригласили на субботник к какому-то городскому куратору. Пусть этот куратор лучше держит лапы за спиной, язык за зубами, а член - в ширинке. В застегнутой ширинке. А то придется мне нанести ему визит.

– Не Ваша проблема, Нестор Иванович!
– весело отрапортовал водитель.
– Позвоню. Будет им субботник на выезде. С танцами, финской баней и экзотической кухней.

Пимен выжал педаль газа, бронированный внедорожник бодро покатился к границе города, чтобы через сорок минут доставить Нестора в пригород, на Кисельную, 8.

Нина возилась на участке - что-то подвязывала, что-то пропалывала, что-то поливала. Нестор решил не беспокоить. Тихо проскользнул от калитки к дому, скинул туфли в прихожей, нашел тапочки в извечном обувном кавардаке и зашлепал на второй этаж, к гардеробной - избавляться от рубашки и брюк. Цветы и записку со стихами Бальмонта он оставил в прихожей, на тумбочке у большого зеркала.

Антон, как всегда, был в библиотеке. Он традиционно крикнул "Привет!" и помахал рукой папе, заглянувшему, чтобы поздороваться и сообщить, что вся семья в сборе. Еще года два назад ребенок обожал книги, читал беспрерывно и помногу, замахивался на достаточно взрослую литературу. Теперь же библиотека на втором этаже между родительской спальней и детской привлекала Антона не обилием книг на полках до потолка, а наличием мощного персонального компьютера. Так что Нестор мог сказать, что его "сын дни напролет проводит в библиотеке", но только не было бы в этой фразе ни родительского хвастовства, ни отчей гордости.