Отец Александр снова взял паузу, теперь более долгую. Во время которой сверлил собеседницу изучающим взглядом. Наконец он продолжил разговор, без энтузиазма, почти сквозь зубы:

– Нет. Мы такую продукцию не изготавливаем. Мы вообще не изготавливаем продукцию. Мы пишем иконы. Икона, как я уже говорил, - это изображение Святого Образа в определенной, строгой традиции.

– Действительно, - ведущая невозмутимо не обращала внимания на сухой песок в голосе собеседника, - икона сильна традицией. Какова же она, отечественная традиция иконописи?

– Мы чтим канон отечественной иконописи, который уходит корнями вглубь веков и соотнесен с традициями многих народов, - ожил отец Александр: тема была ему близка, наверняка он читал лекции каким-нибудь семинаристам-первокурсникам.
– И сегодня в иконах заметны элементы эллинской, сирийской, коптской, сербской, болгарской, армянской культур. Но и самобытные мотивы занимают достойное место...

– Вы говорите "и сегодня", - ловко перебила Лиза, почувствовав, что беседа может стать для зрителей скучноватой.
– Что такое сегодняшняя икона? Просто калька работ прежних мастеров? Или прорывается даже в суровый застывший канон свежее дыхание? Есть ли иконописцы-новаторы?

– Я бы обернул Ваш вопрос вспять. Вывернул, так сказать, наизнанку, - отец Александр позволил себе улыбнуться.

– Давайте вывернем!
– улыбнулась в ответ Елизавета.

– Приведу пример, - начал иконописец издалека.
– "Фабрика грез" снимает некий зрелищный фильм по мотивам каких-нибудь мифов. Ну, скажем античных или скандинавских...

– Таких фильмов много, - согласилась Лиза.

– И насколько точно сценаристы следуют сущностной традиции мифа?
– прищурился отец Александр.

– А разве они ставят перед собой такую задачу?
– ведущая показала жестом и мимикой, насколько нелепо ожидать такой педантичности от голливудских сценаристов.

– Именно!
– художник откинулся на спинку и вновь скрестил пальчики под крестом.
– В лучшем случае, сохраняют некие обязательные, узнаваемые атрибуты, так называемые маркеры: не отбирают трезубец у Нептуна или молот у Тора. Но как бы ни издевались создатели блокбастеров над мифологической основой, миф все равно остается мифом. В угоду зрителю трансформируют, видоизменяют, упрощают, уродуют не сам миф, а совершенно иной продукт. Иконописный канон подразумевает определенную последовательность нанесения красок, фиксированный символизм художественных деталей, работу с обратной и параллельной перспективами, уникальные приемы деформации изображаемых объектов...

Отец Александр впервые за время передачи сделал глоток воды из стакана на столе, который разделял ведущую и гостя студии. А потом продолжил:

– Икона не повествует о повседневных событиях, она изобразительно ведает о делах Божьих, так или иначе отражающихся на судьбах всего человечества. Икона - это отпечаток идеального, предвечного лика Пантократора. Икона - это исконная мифологическая основа, а работы так называемых "новаторов" - это совершенно иной творческий продукт. Пусть современные творцы питаются эстетикой, формами, духом и сакральной сутью иконы. Обратный процесс никак невозможен.

– Огромное спасибо за обстоятельный ответ, - ведущая готовилась подвести черту. И наконец последний, достаточно щепетильный вопрос. Но Вы его безусловно ожидали, поэтому сумеете окончательно развеять любые сомнения у наших телезрителей...

– Вы спросите сейчас о второй синайской заповеди, - уверенно прервал Лизу отец Александр.

– Вы правы, - Лиза всем видом показала, что восхищена проницательностью собеседника.
– Двадцатая глава "Исхода": "Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им". История знает примеры непримиримого иконоборчества, в основе которых лежат именно эти ветхозаветные слова. Как Вы прокомментируете?

20.

– Ересь иконоборчества весьма опасна, - поморщился отец Александр.
– Она лишает религию возможности общаться с верующими посредством святых образов. Икона - зрима, осязаема, общедоступна для понимания. Она позволяет прикоснуться к вере. Конечно же, я говорю о православии, поскольку иконопись - феномен православный. Но, как Вы знаете, Установление Константинопольского собора в восемьсот сорок третьем году положило конец иконоборческой ереси.

– Жаль, у нас почти не осталось эфирного времени: я бы с удовольствием поговорила бы с Вами о возникновении самого термина "православие", - сокрушенно поделилась Елизавета.
– Интересуюсь как филолог. Мы обязательно вернемся к этому вопросу в Ваш следующий визит. Сейчас бы хотела уточнить в рамках сегодняшней нашей темы. Если икона - эффективное средство общения с паствой, не уподобляется ли она в этом случае агитационному искусству? Этаким религиозным "Окнам сатиры РОСТА"? Или рекламным бигбордам на оживленной трассе? С функциональной точки зрения?

Отец Александр напрягся. Елизавета невозмутимо продолжила:

– Вы говорили, что икона зрима и осязаема. Не становится ли, в таком случае, религиозная живопись своеобразной теургической машиной? Машиной для внушения? А внушение, как говорят эзотерики, - это низшая ступень магии. Согласитесь, есть в зрительных образах, из века в век выдерживаемых в традиционном каноне, определенный программирующий, суггестивный эффект. Не переходит ли такое "искусство", - Лиза искусно выделила кавычки интонацией, - в область биоэнергетики, где возбуждаются регрессивные импульсы поведения? Икона ведь не только побуждает смотрящих к некоторым действиям, но и "заставляет" на себя смотреть.