Местным девушкам он нравился, хотя немного не удался ростом. Им он казался кем-то вроде марсианина, из другого мира — из самой Москвы. Многие там никогда не были, но представляли себе, что жизнь в столице другая, намного интереснее и ярче.

Саша иногда ездил за рулем отцовской «Волги», каких в Саранске было всего две-три, подсаживал девушек-студенток, увозил их за город и прямо в машине занимался с ними любовью. У саранских красавиц он был нарасхват.

Отец посмеивался над сыном:

— Тебе нравится, что в Саранске ты первый парень на деревне?..

Приглянулся Саша и хозяйской дочке Розе. Но как, чем привлечь такого парня? Роза вертелась перед зеркалом, пыталась как-то приблизить свой образ к воображаемым москвичкам. Вместо прямой короткой стрижки с челкой она отрастила волосы, зачесала их назад и сделала пышный пучок на затылке, ела меньше картошки и хлеба, похудела, стала стройней, укоротила платья и юбки до колен. Родители неодобрительно на нее поглядывали и пытались остановить. Но куда там, норовом она пошла в мать.

Роза старалась чаще попадаться на глаза Саше, искала повода лишний раз прошмыгнуть мимо их комнат, а столкнувшись с ним в коридоре или во дворе, кокетливо стреляла глазами:

— Ты, парень, все мимо да мимо? Свозил бы меня покататься, что ли.

— У тебя, что, кавалера нет?

— А может, мне с тобой интересней.

Девка смазливая, если сама напрашивается, как не воспользоваться. Саша повез ее за город, по дороге Роза ненароком касалась его то локтем, то коленкой, а потом положила голову на плечо. Он обнял за талию, она прижалась к нему грудью и тяжело задышала.

— Не боишься, смелая? — покосился он удивленно.

— А то! Надо ж мне, коли сам не смекнул.

— Смекнул, — засмеялся Саша и ловко засунул руку ей глубоко под юбку.

— Ой!.. — она сжала коленки, но «не надо» не сказала, а только прижалась плотней.

Саша думал: «Даст или не даст?», а она думала: «Решится или не решится?» Когда Саша нажал на рычаг и спинка переднего сиденья откинулась назад, Роза недолго ломалась, легко и просто поддавалась, когда он раздевал ее, сама расстегнула его джинсы, отвернула голову, закрыла глаза и отдалась, ритмично двигаясь в такт Саше.

— А ты, оказывается, опытная. Давала уже? — спросил он, слезая с нее.

— А что ж, вам можно, а нам нельзя?

Одеваясь, Роза спросила:

— А ты не уедешь в Израиль?

— Тебе-то зачем знать?

— Да так, многие евреи хотят уехать. Да и какая жизнь в нашем Саранске…

— Может, мы и уедем.

Она расстроилась, надулась:

— Я тоже хочу уговорить родителей уехать. Отец-то еврей, он бы согласился. А вот мать у меня русская, деревенская, уж очень она к огороду своему прикипела.

Евсей Глинский, специалист высокого уровня, человек широких интересов, с литературным дарованием, погибал в Саранске, работа оказалась намного ниже его возможностей, ему было тесно в примитивных условиях.

Как-то раз в гостях у профессора Льва Гордона и его жены Фаины он услышал от хозяина:

— Вы напоминаете мне моего любимого французского поэта Франсуа Рабле. Он тоже был прекрасным доктором и имел разнообразные интересы в жизни.

Глинский тяжело вздохнул:

— Спасибо за сравнение. Не знаю, как было жить Рабле, но мне в Саранске тошно.

Прагматичная Фаина деловито заметила:

— Почему вам не уехать в Израиль или в Америку? Если бы мы могли — уехали бы.

— Действительно, почему вам не уехать? — подхватил Гордон. — Моя жена права.

Глинский уже давно думал об этом.

— Я узнавал, выезд разрешают лишь к родственникам, для воссоединения семьи. Надо иметь от них письмо. А у меня никого там нет, не знаю, как получить вызов.

— У нас там есть родные! — воскликнула Фаина. — Мы напишем, чтобы они прислали вам приглашение, как будто вы их родственники.

Действительно, через два месяца Глинский нашел в почтовом ящике пухлый конверт из Израиля, а в нем официальное приглашение, с печатью. Незнакомые люди писали, что он их двоюродный брат, они очень тоскуют о нем и просят советские власти дать ему разрешение с семьей выехать в Израиль для воссоединения семьи.

Из Саранска выпускали скорее, чем из Москвы. Но с его профессорской должностью Евсею разрешения не дали бы. Они с женой уволились с работы и написали в ОВИР заявление на «разрешение воссоединиться с семьей любимого двоюродного брата». Саша Глинский собирался уйти из университета, как только они получат разрешение.