Шрифт:
— Кто же ему угрожает?
— Взбунтовались индейские племена и сожгли плантации сахарного тростника, а также фактории; бунтари не щадили и владельцев, если только их удавалось поймать.
Маркиз пожал плечами.
— И губернатор Тусиньялы беспокоится из-за такой мелочи? Пусть он пошлет мне этих индейцев, а взамен заберет противостоящих мне демонов, которых никакая человеческая сила не сможет остановить. Вы же видели, как бьются эти флибустьеры?
— Великолепно, ваше превосходительство. Один вид их внушает страх.
— Да, знаю, — сказал маркиз. — И все же их не должно быть много.
— Я видел, как сражались четыре роты, ваше превосходительство, и в каждой было очень много флибустьеров, — сказал гасконец.
Маркиз ничего не ответил. Он нахмурился и опять зашагал туда-сюда, что-то бормоча под нос и время от времени притопывая ногой. Через некоторое время он снова остановился перед авантюристами:
— Пока что я не могу принять никакого решения. Сегодня вечером жду вас у себя в доме. Там вы сможете поужинать и переночевать. До вечера, храбрецы.
Гасконец и баск, довольные тем, что не вызвали подозрений, отвесили глубокий поклон и стали спускаться в город.
Когда прошел первый приступ страха, горожане начали успокаиваться, осознав, что в городе собралось достаточно войск, чтобы справиться даже с непобедимыми флибустьерами. Однако на всех лицах дон Баррехо и Мендоса читали глубокую озабоченность, овладевшую жителями.
— Дружище, — сказал гасконец, — я нахожу, что мы тоже немножечко взволнованы; пора утешиться какой-нибудь бутылкой. Известно ли тебе, что у меня в желудке уже семь суток и пять часов не было ни капли вина?
— Даже часы посчитал! — расхохотался Мендоса, и его смех вызвал удивление испуганных горожан, заполнявших улочку.
— Став собственником, я научился считать, чтобы не входить в дом дьявола без пиастров.
— И кто же это тебя научил?
— Жена.
— Да эта кастильянка стоит целого Перу.
— Так что теперь в этом деле я чувствую себя неплохо. Я был сыт по горло тем низким ремеслом, которое состояло лишь в том, чтобы приносить стаканы с вином.
— А также осушать их.
— Хорошеньких дыр наделал я в своем погребке, несмотря на протесты жены, которая боялась, что я пущу ее по миру… О!.. Посмотри-ка, какая любопытная комбинация!.. Да уж не сплю ли я?
Дон Баррехо остановился посреди улицы, задрав голову вверх и уставившись на старую деревянную вывеску, изображавшую быка.
— Мендоса, читай!.. — сказал он, потрясенный.
— Таверна «Эль Моро». [81]
— Tonnerre!.. Кто этот негодяй, который похитил название моей таверны? Я оборву ему уши!
81
Слово moro означает в испанском языке не только мавра (или мусульманина вообще), но и крупного животного черной масти — в данном случае черного быка. Одновременно этим же словом называют неразбавленное вино.
— И что это испанцев вечно приводят в ярость быки!.. Что удивительного, если и здесь нашлась вывеска, похожая на твою?
— И правда, животные ведь так похожи, — сказал гасконец. — Будет лучше, если мы пойдем и свернем шею паре бутылок. Попортим себе немножко кровь.
Он пихнул ногой дверь и вошел в низкое помещение с почерневшими стенами и шатающимися столиками. Резкий запах горелого масла, забродившего мецкаля и ca~na [82] ударил в нос, сдавливая дыхание. Услышав стук двери, хозяин таверны выскочил из-за стойки с ругательствами, потому что после пинка гасконца дверное стекло разлетелось вдребезги.
82
Ca~na (исп.) — сахарный тростник.
Хозяину было под сорок; нос у него загнулся дугой, словно клюв попугая; густые усы украшали лицо; он был худ и высок, словно дон Баррехо, и весь состоял из нервов и мускулов.
— Канальи! — заорал он. — Моя таверна не собачья конура, чтобы входить таким образом, порази вас сто тысяч молний!.. Я не потерплю здесь насилия даже со стороны офицеров.
Дон Баррехо застыл на месте, ошеломленно разглядывая трактирщика, потом хлопнул себя здоровенным кулаком по каске и закричал:
— Де Гюсак!..
— Баррехо!..
— Tonnerre!..
— Сто тысяч дьявольских молний!.. Что ты здесь делаешь? Я же всего три года назад видел тебя хозяином таверны в Панаме.
— Ах ты, каналья! Ты украл мою прославленную вывеску «Эль Моро».
Трактирщик рассмеялся и пожал гасконцу руку.
— Я надеялся, что она принесет мне удачу, — промолвил он.
— Что-то у тебя чересчур пусто.
— А что ты хочешь, приятель? Солдаты уже три месяца не получали жалованья, и я посчитал, что лучше уж мне самому опустошать мой винный погребок.