Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов
вернуться

Первомайский Леонид Соломонович
Шрифт:

«Метался снег, как белый дух…»

Метался снег, как белый дух, И вдруг сложил лебяжьи крылья, И занемог, и лег, как пух… Ужель поник он от бессилья? Казалось, на часочек, жалок, Лицом приник к лицу земли. Казалось, ветерок вдали Его взовьет, как полушалок. Ан нет! Свалился на бурьян, Лежит накидкой кружевною, И побеленный им курган Его же мнится головою. Ну что ж? Его пятнайте тело, Его красу топчите зло, Полозьями кромсайте смело Его холодное чело. Наступит час, и этот снег Потоком звонким обернется, И мы его услышим смех, Когда с самим Днепром сольется. 13. VII. 1940

«Умрут и небо, и земля…»

Умрут и небо, и земля, Умолкнут голоса природы, Минуя дальние поля, Не будут колыхаться воды. Все, что растет, ликует, пахнет, Безмолвье холодом пожрет, И злоба без людей зачахнет, И без добычи смерть помрет. Но так хотел бы я представить, Покуда путь не пройден мной, Что вечно будешь жизнью править Ты, ветер удали степной! Твое не стихнет дерзновенье И в мороке, среди руин, Ты эхом давнего движенья Все сможешь повторить один — Слова поэтов прозорливых, Слова печальников земных, Моленья песен их тоскливых, И жалобы, и ругань их. 17. Х. 1940

«Что странного, что улица пуста…»

Что странного, что улица пуста, Что вечерами молодежь без песен? Окно покрыто наледью, уста Ручьев умолкли, видно, неспроста,— Поля так холодны, и мир так тесен. И вечером на небесах в смятенье Моей звезды задут был огонек. Видать, и там был ураган осенний И повалил мой светлый теремок.

«Отныне ни словом, ни пеньем…»

Отныне ни словом, ни пеньем, ни взглядом привлечь не смогу я Юного сердца. Дочь есть у меня, моя нежная поросль, Полюбит меня и вечернего. Буду ей милым, Даже когда я умолкну под глыбой смертельною ночи.

«Холодный ветровей дудит в дуду…»

Холодный ветровей дудит в дуду и стаи вихрей выгоняет в поле. Снегирь гудит, снегирь гудит в саду — Все о зиме, о тягостной неволе.

Никанор Онацкий

ЗА РЕШЕТКОЙ

За моими стенами широко раскинулся огромный город, то здесь, то там виднеются камень, бетон и железо, торчат высокие черные трубы с растрепанными седыми чубами. А там… далеко, далеко — за крышами и дымарями — видно поле широкое, без конца и края, а над ним, как серое покрывало, нависло небо. Ревут гудки, выкрикивают паровозы, гудят автомобили, воздух разрывают самолеты, но людей мне не видно. Знаю: как муравьи, они густо запрудили улицы, вокзалы, вагоны, ударно работают на фабриках и заводах, но мне их не видно. Не видно. Серый бетон и каменные громады скрыли их в своих глубоких чревах. Крыши закрыли улицы, проулки, площади. Большой город безлюден, мертв, как пустыня. Нет, как огромное кладбище, с большими, каменными надгробиями. 1934 г (камера — № 62)

«Мои мысли, как вольные птицы…»

Мои мысли, как вольные птицы, выпархивают за решетку, поднимаются выше туч, здороваются с солнцем и звездами. В одно мгновенье они пролетают бескрайние просторы, неведомые миры. Миг — и влетают в город, погружаются в людскую гущу, ходят по улицам, площадям, заходят в дома, свободно проникают в закрытые темницы с верными надзирателями, стоящими с оружием возле замков. Ничто не может их остановить, нет препон моим мыслям, ибо они свободны, а с ними — и я. Человеческий гений, наука, техника еще не нашли способ удержать мысль человека, зато придумали много способов ее убить. Дикий камень, дубина, примитивный лук, острый нож, яд, тяжелый меч, огнепальний пистоль, усовершенствованное ружье, громоподобная граната, скоростной пулемет, огнеметы, бомбометы, отравляющий газ и… наконец, последние достижения культуры — электрический стул. Но напрасно все это… Мысли и после смерти живут! Живут и действуют! Так что бессмертны они! Слава, слава бессмертным мыслям человека. 13. III.1936 г. (камера —№ 62)

Гнат Михайличенко

ОГОНЬ МОИХ ОЧЕЙ

(Новелла в белых стихах)

Огонь моих очей… Огонь очей моих… И давит окровавленную грудь. Ручейки крови, Кусочки сердца Тебе, Моя Верховина, моя дымчатоокая Мечта. Тебе, моя песня, Тебе моя мысль и мой вздох…

«Над седым шпилем…»

Над седым шпилем Моей печали Кружатся белые чайки. Кигичут. Истерзанное сердце, Окровавленное сердце, Разбитое, Голосит. А когда-то оно — солнечно-светлое — ей, Когда-то было Цветами укрыто…

«Ароматом любви овеянный…»

Ароматом любви овеянный, Задрожал В могучих стремлениях поднятый Мой дух. Воспоминаньем счастья, Воспоминаньем радости, Моя неоплаканная, Моя позабытая — Мечта иссохшего сердца…

«И осыпались цветы…»

…И осыпались цветы. И листья увяли. И ветер шумит, Недосягаемо далекая, завороженно-милая, Твои очи печальны, И чело наклонилось. И порывы погашены. Ты меня уж не вспомнишь… Огонь твоих очей, Огонь очей твоих Угас для меня.

«Красными маками поле усеяно…»

Красными маками поле усеяно… И синевой васильков. На спорышной меже (тиховейно опушка поет) Мы повстречались — Свидались. Стежка бежала далеко, смеясь, И чечетка в кустах притаилась. Мы были вдвоем — Всем на зависть За звонко-прозрачную нашу любовь.

«Муть ручьев дождевых…»

Муть ручьев дождевых, Влажный ветер вверху… На широком, Весною залитом Перекрестке далеких путей Мы расстались — Прощались. Травы в блестках росы (капли дождя в солнце влюбились). И довольное небо стонало от счастья. И воздух насыщен был Соком земли. Завидуя им, Мы были так рады — Есть любовь и в природе, Что раскроется вдруг Последним своим поцелуем. Разлетится увядшим откликом Твой крик. И не станет тебя. О неразгаданная, Мечта позабытая. Померкни… Огонь очей моих, Огонь моих очей.