Брагинский Эмиль Вениаминович
Шрифт:
– Вера, вы мне ужасно нравитесь!
– - вдруг признался Платон.
Вера оборотилась и внимательно посмотрела в глаза Платона, словно пытаясь понять серьезность его слов...
После Вера и Платон бежали по пустому, неосвещенному коридору вагона и ломились в дверь каждого купе. Все двери подряд были на запоре. Наконец одна из дверей поддалась и отодвинулась.
Вера и Платон влетели в купе, стремительно задвинули дверь и начали целоваться.
Потом Вера перевела дух, отступила на шаг и сказала:
– Все! Хватит!
– Нет, не хватит! Я только вхожу во вкус!
– - Это добром не кончится! А я по купе не шляюсь!
– - Я знаю.
Вера насторожилась:
– - Ты на что намекаешь?
– - Ни на что!
– Ты что имеешь в виду?
– - Вера повысила голос.
– - Ничего не имею в виду!
– - Нет, ты имеешь в виду, что я бегала в купе к Андрею! Но у нас с ним там ничего не было.
– Я верю!
– - Нет, ты не веришь, я по глазам вижу!
– - Да тут темно!
– - взмолился Платон.
– А я тебе повторяю - - ничего не было!
– - Да верю я тебе, честное слово!
– - Ничему ты не веришь, у тебя на уме сейчас одно... И молчи! Ты ведь меня полюбить никогда не сможешь!
– - Почему?
– - Потому что я -- вокзальная официантка, а ты -- пианист.
– - Не говори глупостей...
– Ты говоришь это, потому что тебе другого сказать нечего.
– Какое имеет значение, у кого какая профессия!
– - Ты еще толкни речь про всеобщее равенство!
– Ну, Вера, ну, перестань!
– - растерянно забормотал Платон.
– - Иди ко мне!
– Я тебя привела в мягкий вагон, -- нежно сказала Вера, -- чтобы ты отдохнул. Отдыхай, горемыка.
Вера перешла в соседнее купе и заперлась. Теперь они лежали на соседних койках, но разделенные перегородкой.
– Как ты думаешь, -- нарушила молчание Вера, -- какой срок тебе могут дать?
– В лучшем случае -- три года.
– - Я приеду на суд, - вдруг заявила Вера, -- и скажу им, что это не ты сделал...
Платон уже понимал, что Вера с ее характером действительно может приехать.
– - Тебя никто не послушает!
– - А я скажу, что ты мне сам рассказывал!
– - А я отрекусь! Кому поверят -- тебе или мне?
– Три года -- это много.
– - Много, -- выдохнул Платон.
– Для меня это, впрочем, значения не имеет. Ты здесь больше не покажешься!
– - с горечью подытожила Вера.
– Вера, мы с тобой взрослые люди. Этот разговор через перегородку --противоестествен.
– И никогда у нас с тобой, пианист, ничего не будет! Потому что я тебя вот так вот сразу - взяла и полюбила! И только, пожалуйста, не говори, что ты меня тоже полюбил.
Платон повернулся спиной к обидчице и процедил сквозь зубы:
– Спокойной ночи!
Вера в соседнем купе тоже повернулась спи-пой.
Они помолчали. Довольно долго. Даже чересчур долго.
– Ты что делаешь?
– - наконец-то нарушила тишину Вера.
– Дуюсь! На тебя!
– А что собираешься делать?
– Спать!
– - ответил недогадливый Платон.
– Ты что, дуралей?
– Почему?
– - не понял Платон.
– Ты что, совсем дуралей?
– Теперь я понимаю, что совсем!
– - обрадованно воскликнул Платон, до которого наконец дошло.
– - Я иду!
И он ринулся в соседнее купе. Вера отперла дверь...
Утром, когда Платон проснулся, Веры уже не было.
Платон соскочил со ступенек вагона и резво побежал вдоль состава к зданию вокзала. В утреннем ресторане было безлюдно. За служебным столом собрались официантки, буфетчица, повариха в белом полотняном колпаке, калькуляторша. Кто-то из женщин завтракал, кто-то вязал. Калькуляторша составляла меню, а Вера тихонько напевала популярную песню:
Нет. мой милый, никуда я не уеду,
А иначе мы друг друга обездолим...
Платон пересек ресторанный зал. Вера посмотрела на Платона. Тот прислонился к стене и слушал, как Вера поет:
Нет. мой милый, все у нас не так-то просто...
– Иди, поешь!
– - вдруг приказала Вера.
– - Тебе накрыто!
Она показала рукой на соседний столик и продолжила песню.
Столик, за которым уселся Платон, поражал белизной скатерти, изысканностью сервировки и обилием еды. Но Платон не ел. Он не отрываясь смотрел на Веру...