И Гришка Малыга и жена его Авдотья встречали молодого купца радушно. Парень, кажись, и впрямь человек славный: добрый, щедрый и благопристойный. Гришке и Авдотье на кресте поклялся:

— Вы за Марьюшку не волнуйтесь. Никогда ни в чем ее не обижу. Коль будет согласна, в жены возьму, и буду лелеять ее до скончания дней своих.

Гришка и жена его поверили, а Авдотья даже слезу проронила:

— Дай-то бы Бог, Васютка. Она и так настрадалась за свою жизнь, сиротинушка. Почитай, с малых лет всё одна да одна. Мать-то месяцами у хахалей пропадала, не до чада своего ей было. Одари ее счастьем, милостивец. По гроб жизни тебе будем благодарны. В церкви за тебя будем молиться.

Васютка так умилился, что крепко обнял и Малыгу и его супругу.

— Спасибо вам, дядя Гриша и тетя Авдотья, за добрые слова. Вижу, вы для Марьюшки стали вместо родителей. Низко кланяюсь вам за это.

И Васютка земно поклонился, коснувшись пальцами деревянного пола. Еще раз приложился к кресту и неколебимо молвил:

— Всё так и будет, как я сказал.

А Марийка смотрит на всех своими лучистыми очами и не нарадуется. На душе ее светло и празднично. Никогда в жизни не было у нее такой отрады. Ее грезы сбываются. Она встретилась именно с таким добрым молодцем, о коем нередко думала в своих радужных, возвышенных мыслях…

«Васютка, Васенька, Василек. Какой же ты хороший! Таких людей, кажись и на белом свете не бывает. Ну, всем взял Васенька. И красотой, и умом, и сердцем отзывчивым. Любит он ее, всей душой любит… А ведь совсем недавно пережила такие отчаянные, безысходные дни, что жутко вспомнить. Билась, как рыба об лед, ни на что доброе уже ни надеялась. И вдруг… вдруг случилось неожиданное. Явился Васютка, как красное солнышко, и всё круто переменилось. Теперь сердце ее ликует, от несказанной радости ей хочется обнять всех людей и закричать:

— Я счастлива! Я очень счастлива! Я люблю своего Васеньку!

Теперь каждый день они, прижавшись друг к другу, сидели в огородце под яблоней. Васютка нежно гладил ее волосы, так же нежно глядел в ее большие, сиреневые очи и мягко, задушевно говорил:

— Люба ты мне, Марьюшка. Это сам Бог тебя ко мне послал. Уж так люба!

— И вправду Бог, Васенька. Никогда не чаяла тебя встретить. И вдруг, как снег на голову. Теперь только о тебе и думаю. И ты мне люб. Очень люб, Васенька!

Иногда, насидевшись под яблоней, Васютка говорил:

— Шибко приглянулся мне город твой, Марьюшка. Но многое я еще не видел. Может, еще куда-нибудь сходим?

— Отчего ж не сходить, Васенька? Да я с превеликой радостью.

И они, под любопытные взгляды жителей города, бродили то по Переяславлю, то спускались к Плещееву озеру, то поднимались на Ярилину гору, где любовались на летний терем, возведенный еще великим князем Александром Невским.

— Доброе место выбрал Александр Ярославич. Тятенька мне сказывал, что ему довелось побывать в этих хоромах. С самим-де Невским толковал.

— Повезло твоему тятеньке. Большой он у тебя человек… А вот я лишь из толпы Александра Ярославича видела, также и сына его, Дмитрия.

— Что народ о молодом князе сказывает?

— Хулы не слышала, Васенька. Отважный-де князь и крутой. Боярам от него не сладко. Кое-кто из них ропщет. А Дмитрий Александрович весь в батюшку своего покойного.

— Любо слушать. С таким князем Переяславль не пропадет. Вот и тятенька мой как-то о князе добрые слова сказывал… Ныне он аж в Литву с боярином Корзуном к королю Воишелку уехал по делам посольским. Давненько уехал. Не ведаю, вернулся ли домой.

— В Литву? — ахнула Марийка. — Да она, чу, ныне на русские земли нападает. А про короля Воишелка говорят, что он лютей самого злого ордынца. Страшусь я за твоего тятеньку.

— Ничего, Марьюшка. Послов, чу, в западных странах не трогают. Это тебе ни ордынцы и не половцы. Степняки порой никого не щадят.

— Дай-то Бог тятеньке твоему целым и невредимым вернуться, — перекрестилась Марийка.

Налюбовавшись пригожими местами города, они возвращались под свою яблоню, где уже, не стесняясь зевак (огородец Гришка Малыга, как и любой рачительный хозяин, окружил высоким сплошным забором из жердей), вновь прижимались друг к другу, целовались и говорили нежные слова. Они забывали даже про обед.

Из избы выходила Авдотья и звала:

— Поснедали бы, молодые.

— Идем, тетя Авдотья, — отзывалась Марийка, а сама вновь тянулась к своему возлюбленному.

Как-то Васютка и Марийка оказались неподалеку от Тайницкой башни. Проездные ворота в ней отсутствовали, поэтому многие годы (за исключением крепостных смотрителей) к башне никто не ходил, и она вся поросла кустарником, бурьяном и луговыми цветами. На земляном валу, в северной его части, сохранялся неширокий разрыв. Здесь внутри вала и был водяной тайник для выхода к реке Трубеж.