— Всё может быть, — нерешительно произнес Юрий Андреевич.

А князь Дмитрий, повернувшись к окну терема, сожалело вздохнул. Хоть и говорят, что яблоко от яблони недалеко падает, но не в отца пошел Юрий Андреевич. Отец-то, Андрей Ярославич, был деятелен, храбр и дерзок. Он не послушал своего умудренного брата Александра Невского и поднял во Владимире, в 1252 году, дружину на Золотую Орду. Взрывной и неугомонный был князь Переяславский, никого не боялся, ни к кому не прислушивался и люто ненавидел татар… А вот сынок его куда сдержанней и миролюбивей, во многих делах неуверен и до любой войны не охоч. Кое в чем он походит на своего дядю, великого князя Ярослава. Зато у своего двоюродного брата Дмитрий не замечал ни чванства, ни тщеславия, ни стремления к безраздельной власти. Видимо, за это его и терпели гордые, вольнолюбивые новгородцы.

Весть от Довмонта пришла на другой день:

— Новгородская и псковская дружины возвращаются. Довмонт помышлял взять Раковор, но потерпел неудачу.

— В чем причина? — спросил посыльного Дмитрий Александрович.

— Раковор — неприступная крепость. Князь Довмонт оглядел ее и даже осаждать не стал.

— Я так и думал, — молвил князь Юрий. — Еще в Новгороде упреждал: не ходи на Раковор. Крестоносцы считают сей город самой могучей крепостью. Не послушал-таки!

Князь Дмитрий, готовясь к войне с крестоносцами, был много наслышан о Раковоре. Такую крепость и впрямь будет взять нелегко. Воздвигали ее, совместно с немецкими мастерами, датские рыцари, давние недруги Руси, ходившие вместе с немцами в походы.

— Что делать-то будем, брате?

— Подождем Довмонта, — коротко отозвался Дмитрий Александрович.

Воевода Довмонт появился в Новгороде через несколько дней. Это был приземистый, крепко сбитый человек с льняными волосами, живыми, отважными глазами и с двумя шрамами на загорелом сухощавом лице. Он вошел в покои Юрия Андреевича в ратном доспехе, и, стянув с головы мисюрку [102] , поздоровался с князьями:

— Доброго здравия, Юрий Андреевич и Дмитрий Александрович.

— И тебе доброго здравия, князь Псковский, — радушно произнес Дмитрий, с интересом вглядываясь в Довмонта. Он впервые видел прославленного воеводу, и сразу про себя отметил: истинный воин, удалец, предприимчивый человек. В княжьих палатах держится достойно и уверенно.

Сбросив на лавку кафтан и, оставшись в серебристом, пластинчатом панцире, тотчас заговорил, обращаясь к воеводе ростово-суздальской рати:

— Литву мы побили, Дмитрий Александрович, а вот крестоносцев разбить не удалось. Пытались взять их главную крепость Раковор, но без стенобитных пороков [103] ее не одолеть. Надо искусных мастеров искать.

— В Новгороде таких мастеров и в помине не найдешь, — развел руками князь Юрий Андреевич.

— И не только в Новгороде, — нахмурил чело Довмонт. — Русские дружины привыкли осаждать крепости без пороков. Незадача!

— Есть у меня такой умелец, — молвил Дмитрий Александрович.

— Да ну! — искренне удивился Довмонт. — Не думал, что на Руси имеются такие мастера.

— Извини, князь, — произнес Дмитрий Александрович. — Ты недавно на Руси и народ наш еще плохо ведаешь. Русский умелец любого немца за пояс заткнет. Сегодня же покажу.

— Твой княжеский розмысл? [104]

Дмитрий Александрович улыбнулся.

— Розмысл по бражному делу.

— Не понял, князь.

— Простолюдин. К чему рук не приложит, всё горит. А бражку он такую выделывает, что ковш выпьешь — в пляс пойдешь, а голова с похмелья не трещит, светлая, как вода родниковая. Вот такой он у меня розмысл.

— Да как же он такую бражку готовит? — заинтересовался Довмонт.

— А бес его знает. Никому своей тайны, ни за какие деньги не выдает.

— Вот бы его вызвать из Переяславля в Новгород, коль он и пороки смастерить сумеет, — молвил Юрий Андреевич.

— И вызывать не надо. Аниську Талалая, так его в народе кличут, я преднамеренно с собой прихватил. Он еще со мной, пять лет назад, на Юрьев ходил, и такие хитроумные пороки сотворил, что удалось крепость в три стены осилить. Вот и ныне сердце чуяло, что без осадных орудий нам не обойтись.

— Отрадно, князь Дмитрий Александрович, — оживился Довмонт, а затем, малость подумав, спросил:

— А что такое Талалай? Имя какое-то необычное.

— На Руси, Довмонт, едва ли не у каждого человека своя кличка. И всех изрядных говорунов Талалаями прозывают.

На другой день, в гриднице, был совет князей, новгородских бояр, псадника Михаила, тысяцкого Кондрата и всех старших дружинников.

Много речей было об убийстве короля Воишелка и срыве мирных соглашений с Литвой, что значительно затруднит поход на немецких и датских крестоносцев. Некоторые новгородские бояре, сторонники князя Юрия Андреевича, высказывались за отмену похода на датчан и Ливонский Орден. Но совет переломил князь Дмитрий Александрович: