Еще в первый день, приглядевшись к слуге, Васютка убедился, что он может легко с ним расправиться и сделать новую попытку побега, теперь уже из замка. Но слуга, словно почувствовав намерение узника, широко распахнул дверь, и показал ему на темный, освещенный единственным факелом, длинный коридор, в конце которого виднелась железная решетка, охранявшаяся вооруженными кнехтами.

Васютка скрипнул от злости зубами, а слуга ехидно усмехнулся. У него было недоброе, надменное лицо с леденящими, колючими глазами.

Каждый раз, ставя поднос на стол, он выдавливал из себя ядовитую ухмылку и презрительно смотрел на пленника, словно видел перед собой что-то отвратительное.

Васютка как-то не выдержал и, с необычайной для него резкостью, проговорил:

— Ты чего выкобениваешься, мерзкий паук! Ты дождешься, что я размозжу о стену твою наглую морду!

Увидев разгневанные огоньки в глазах узника, немец, не поняв слов Васютки, но, догадавшись, что этот невольник произнес что-то о нем обидное, разразился бранью:

— Как ты смеешь меня оскорблять, шелудивый пес! Ты, сдохнешь в этом замке. Я сам выколю твои глаза, перережу тупым ножом твою поганую глотку, а голову подниму на копье и швырну ее в подземелье на съедение голодным зверям. Пакостный пес!

Обычно спокойный, невозмутимый (по природе своей) Васютка готов был и в самом деле ударить «паука». Он-то, в отличие от его тюремщика, понял несколько слов и едва сдержал себя.

После ухода немца, он убедился, что это не простой слуга. Слуги с поварни не бывают такими враждебными и заносчивыми. Рыцарь Вернер наверняка приставил к нему одного из своих доверенных лиц. Но ради чего? Ради чего вся эта затея с его пленением? Вернер страшно рисковал. Но зачем?! Зачем он ему понадобился?

Васютка был в полном неведении.

«Паук» перестал молчать и теперь сердито разговаривал с узником в каждый свой приход. Это не прошло для Васютки даром: на четвертый месяц своего заточения он довольно сносно стал понимать язык чужеземцев.

Как-то он спросил «Паука»:

— Я хочу поговорить с твоим хозяином.

— С самим фогтом Вернером?

— Да.

— Это невозможно, грязная свинья. Командору не о чем с тобой разговаривать. Он слишком занят, чтобы тратить время на пустые разговоры.

— И всё же доложи твоему командору, Паук. У меня к нему немаловажный разговор.

— И не подумаю, грязная свинья.

И всё же Васютка надеялся, что немец обязательно сообщит фогту Вернеру о его просьбе. Если пленник намерен рассказать владельцу замка что-то существенное и значимое, то тот придет.

Но миновало четыре томительных дня ожидания, а Вернер так и не появился. Васютке давно уже осточертело сидеть в своем узилище [108] , и он настолько ожесточился, что схватил немца за грудки.

— Доложи, упырь, доложи!

Немец отскочил, а затем изо всех сил двинул Васютку кулаком по лицу. Но купец, более крупный и сильный, устоял и дал обидчику сдачи, да такую, что «Паук» грохнулся на пол.

Железная дверь, как всегда, во время прихода немца, была широко открыта. По длинному коридору гулко затопали сапоги кнехтов.

Три копья были готовы пронзить Васюткину грудь.

— Что прикажешь с ним делать, господин Кетлер? — спросил один из кнехтов.

Кетлер, с трудом поднявшись с каменного пола, процедил сквозь зубы:

— Свяжите этого пса.

Васютку связывали под остриями копий. Не брыкнешься!

— А теперь повалите его на пол.

Когда Васютку повергли наземь, к нему подскочил Кетлер и, злобно воскликнув, «скотина!», принялся с особой свирепостью избивать ногами пленника. Избивал долго, с каким-то садистским наслаждением на лице, пока его не остановил один из кнехтов:

— Не довольно ли, господин Кетлер? Фогту Вернеру не нужен мертвый купец.

Кетлер с явной неохотой прекратил избиение, но лицо его оставалось озлобленным и ядовитым.

— Этот скот не захотел жить в приличном месте, так пусть поживет в другом, более шикарном.

В тот же час кнехты перетащили еле живого пленника в тюремный двор замка, бросили в одном из казематов [109] на кучу жухлой соломы, и, запрев дверь на висячий замок, удалились.

Васютка с трудом пошевелил руками и ногами. Здорово же его отделал этот треклятый Кетлер. Воистину он оказался не простым слугой. Кнехты называли его господином. Неужели он рыцарь?! Невероятно! Да он лютее самого беспощадного ката [110] .