Однако часы пробили десять ноль-ноль, но никто из замов не пришел. И вообще в его кабинет никто не заходил. Некий внутренний протест у Владимира Павловича нарастал с каждой минутой. Наконец, он не выдержал и нажал на кнопку вызова секретаря. Ангелина вошла ленивой походкой и уставилась на своего начальника немигающими глазами.

– Вызови ко мне всех. Срочно.

Не сказав, как раньше "слушаюсь", Ангелина ленивой походкой повернулась и исчезла за массивной дверью прокурора города. Но прошло немало времени, а никто не появлялся. Наконец вошла прокурор Федосеева. Она заняла кресло без приглашения, подняла нахальные глаза, прежде такие робкие, масляные, угодливые и уставилась на Владимира Павловича, как директор детского дома на нашкодившего воспитанника.

– Ну что, Владимир Павлович, вы уже не наш начальник. Какого рожна, я вас спрашиваю, вы собираетесь усадить нас, занятых людей, в эти кресла ровно на два часа, чтоб переливать из пустого в порожнее? Придет новый человек, должно быть, выдающийся юрист свободной демократической России, тогда мы с ним начнем балагурить, улыбаться, кивать головами в знак того, что мы со всеми его установками на ближайшую перспективу согласны. А вы-то кто теперь будете, Владимир Павлович? почетный пенсионер? Так что, сдайте ключи от сейфов и адью, как говорится. Чего голову людям морочить? Ну, чего, скажите на милость. Я от имени всех, ваших бывших подчиненных, пришла поговорить с вами.

– - Я..., я это слышу впервые и, и как вы так можете? Я же вас брал на работу, собственно, я вас вытащил из грязи да в князи, как говорится, а вы, эх, Мария Федоровна, не, неблагодарный вы человек. А что касается моей должности, то никакого приказа я не видел и видеть его не хочу. Сейчас в эпоху развития социалистической демократии, вернее, не социалистической, а народной демократии, можно собрать коллегию и вынести решение: не подписывать приказ об увольнении прокурора города Дупленко. Вот что надо сделать, Мария Федоровна, а вы..., эх вы, Мария Федоровна! Самый близкий мне человек и...и, по непонятной причине, этот близкий мне человек, ждет не дождется, когда же я покину по праву принадлежащее мне прокурорское кресло. Да я не хочу видеть никакого приказа и не подчинюсь ему. Так и передайте всем: не подчинюсь!

Для подтверждения своих слов Владимир Павлович стукнул кулаком по столу, да так что у Марии Федоровны самопроизвольно закрылись глаза, и голова вошла в плечи на необыкновенную глубину. И только тогда, когда она почувствовала, что капли влаги потекли по ее ногам и достигли колен, только тогда она повернулась к двери и произнесла: есть доложить ваше мнение всему коллективу московской городской прокуратуры! Позвольте идти!

– - Идите! Но через пять минут все должны быть здесь.

– - Есть!
– - произнесла Федосеева и скрылась за дверью.

Но прошло более двадцати минут, и никто не появлялся. Что бы это могло значить? Если гора не идет к Магомеду..., то надо идти к горе.

Владимир Павлович встал из своего, пошатнувшегося, но все еще мягкого прокурорского кресла и решил сам пройтись по своим заместителям.

Первый зам Драпочкин Юрий Селиванович с трясущимися руками и немного отвисшей нижней челюстью, встретил его как работник занятый неотложным делом: он все мычал, произносил через нос "мгм, мгм" и тыкал пальцем в какой-то параграф уголовного кодекса. Он был довольно слабым работником и не самым грамотным юристом. Как-то они познакомились в сауне. Драпочкин тогда работал прокурором Северного округа столицы, а прокурор города в то время Иваненко, не любил его и при первом удобном случае издал приказ об его Драпочкина освобождении от должности с последующим само устройством.

Драпочкин прямо рыдал в кабинете Дупленко, когда тот еще был прокурором Южного округа.

– Потерпи, - сказал тогда Владимир Павлович, - я скоро перейду в городскую прокуратуру и возьму тебя к себе, ты будешь моим заместителем.

– Благодарю, благодарю, дорогой друг, - лепетал Драпочкин, целуя Дупленко в ладони обеих рук.

Так Драпочкин стал первым заместителем городского прокурора и на протяжении всего периода службы смотрел в рот своему начальнику, уверяя себя и Владимира Павловича в том, что он просто боготворит его.

Теперь же, когда волею рока, Дупленко сам остался у разбитого корыта, Драпочкин, а он немало сделал для того, чтобы дискредитировать своего начальника, стал просто неузнаваемым замом.

– Ммм, постойте за дверью, господин бывший прокурор, - почти закричал Драпочкин, - я занят: жду звонка от Генерального прокурора. Впрочем, идите и подготовьте к сдаче дела. Кажись, я у вас буду принимать. Там, - он поднял указательный палец кверху, - подготовлен приказ о моем назначении на должность главного прокурора города. Генеральный сейчас согласовывает вопрос о моем назначении с мэром столицы. А так уже все на мази.

Произнося последние фразы, Драпочкин уже стоял в проеме двери, как бы выталкивая и преграждая путь своему вчерашнему начальнику, которого он так боготворил.

– Я все понял, - произнес Дупленко и направился к себе в кабинет.

– Еще вот что..., - Драпочкин медлил, то ли капля совести едва просыпалась где-то на дне души, то ли он боялся, что приказ все еще не , - впрочем, потом, потом, это успеется. И он тут же закрыл дверь. Драпочкин знал, что в сейфе прокурора с секретным наборным замком, хранится определенная сумма, до пятидесяти тысяч долларов в виде некоего "нз", так на всякий случай, о чем не знает даже собственная жена. И эти денежки, конечно же, он не решится унести так сразу, до ознакомления с приказом о его смещении.