— Меня зовут Ричи.

— Знаю, но тебе больше подходит имя Герби.

Ричи попытался не обращать внимания.

— Нужно с этим как-то разобраться, — пробормотал он. — Кое-кто обязательно ответит за столь вопиющее безобразие.

— Ой, сомневаюсь, — тут же отозвался Грелич. — О! Похоже, я в квартире богатого человека?

— Где? Ничего не вижу… Господи, что за тьма вокруг?

— Не напрягайся. Кажется, управление сенсорным аппаратом тела пока при мне. Давай, пробуй теперь. Я переключил зрение.

Тут же органы чувств Ричи стали воспринимать окружающую среду. Он пребывал в постели в своей прекрасной, вознесшейся над Западным Центральным парком квартире. В другом конце комнаты стоял велотренажер. Эстамп Шагала все так же царствовал на одной из стен.

— Это моя квартира, — сказал Ричи. — Полагаю, меня доставили домой после операции. А где же сиделка?

— Сиделка! Мальчик хочет няню!

— Но это же естественно после такой операции.

— Так и я про то же.

— Ты меня не путай. Ты вообще должен быть мертв. И тебе нужна не сиделка, а труповозка.

— Да что ты себе позволяешь?

Ричи устыдился своих слов. Впрочем, в такое положение он попадал впервые. Только вчера он выбрал тело для пересадки своего разума. Необходимость в этой операции возникла, когда выяснилось, что врожденный порок сердца его собственного тела начал прогрессировать. Нельзя было терять ни минуты. Следовало немедленно отправляться в компанию по пересадке разумов. Там и обнаружилось тело Моисея Грелича, который решил покинуть этот мир, а вырученные деньги передать Израилю. В тот же день провели операцию.

Раздался звонок в дверь. Ричи вполз в халат и тапочки и пошел открывать, надеясь, что компания наконец прислала сиделку.

На пороге оказалась высокая стройная дама бальзаковского возраста с длинными темными волосами, закрученными в узел на затылке. На ней было простое пальто, в одной руке сумочка, во второй — белая папка для бумаг. Когда-то она была очень даже ничего, подумал Ричи. Что-то в ее облике было не в порядке.

— Мойша! — воскликнула дама.

— Прошу прощения, его здесь нет… — начал Ричи, но тут же был прерван Моисеем Греличем:

— Эсфирь! Ты ли это?

— А кто еще, по-твоему?

— Заходи, заходи, — пригласил Моисей.

Эсфирь аккуратно вытерла ноги о коврик и вошла в квартиру. Моисей провел ее в гостиную и предложил кресло. Он уже вполне освоился в доме Ричи.

— Слушай, а кухни у тебя нет? — спросила Эсфирь. — Мне как-то проще в кухне.

Ричи почувствовал себя героем какой-то басни. Поскольку Грелич безраздельно управлял их общим телом, Ричи все слышал, все видел, иногда мог даже вставить слово-другое, но больше ничего не мог. И никакого ощущения тела. Когда оно передвигало ногами, Ричи казалось, что он плывет над полом, а не идет.

Он слышал разговор Эсфири и Моисея. Что-то о старых приятелях Моисея из кафешки на Восточном Бродвее — они, мол, беспокоятся о его судьбе: кто-то из них вычитал в «Нью-Йорк пост», что Моисей собрался лечь на операцию по трансплантации тела — мол, он, Моисей, собрался продать свое тело. Мол, он, Моисей, заявил, что Бога постигла неудача, коммунизм постигла неудача, а теперь и капитализм также постигла неудача, и ему, Моисею, мол, нет смысла больше все это выносить. Он, Моисей, мол, собрался воплотить в жизнь еврейскую поговорку: «Если бы богач мог заплатить бедному, чтобы тот умер вместо него, бедный прожил бы свой век припеваючи».

— Так как получилось, что ты все еще жив? — поинтересовалась Эсфирь.

Ричи собрал все свои мысленные силы и гаркнул:

— А он и не должен был.

— Не поняла. Что ты сказал?

— Операция оказалась неудачной, — пояснил Ричи. — Трансплантацию осуществили, но от Моисея не избавились. Тело должно было принадлежать исключительно мне. А он, черт возьми, все еще здесь!

Глаза Эсфири полезли на лоб. Она глубоко вдохнула, потом выдохнула и попыталась взять себя в руки.

— Приятно познакомиться, мистер…

— Каслмен, Ричи Каслмен. А вы?..

— Миссис Казорни, Эсфирь Казорни. — Она нахмурилась, будто хотела сказать: «Поверить не могу!»; затем робко спросила: — Мойша, ты все еще здесь где-то?

— Конечно я здесь. Где мне еще быть?

Ричи отметил, что голос Грелича звучал более уверенно, чем его собственный, более ярко и эмоционально. Фразы Моисея были наполнены всем спектром низких и высоких звуков и полным диапазоном громкости.

— Да, Эсфирь, — тем временем продолжал Грелич, — по милости судьбы я все еще здесь. Эти клуцы [23] из компании даже не смогли убить несчастного еврея, хотя Гитлер неоднократно показывал, как это делается. Мы, Эсфирь, живем во времена расцвета цивилизации гоев, так сказать, в ее апофеозе. У руля стоят олухи и демонстрируют нам, что значит «облажаться», уж прости за грубое словечко.