Они стоят обрез в обрез.

О многотысячные рати

И с переплётами и без!

...Стою, задумчиво листая:

Для туши. Для карандаша.

А вот,— я щупаю,— простая,

Для исповеди хороша...

1961

ВЕЩИ

Я глубоко уверен в том, что вещи.

Красноречивей всяческих речей...

Вот колокол. Он собирал на вече

Лудильщиков, кожевников, ткачей.

Вот горн. Им якобинцы возвестили,

Что кончилась на свете эра зла...

Вот кочерга, которой в Освенциме

Помешивалась белая зола...

1965

АДАМ

Ленивым взглядом обозрев округу,

Он в самый первый день траву примял,

И лёг в тени смоковницы

и, руку

Заведши за голову,

задремал.

Он сладко спал. Он спал невозмутимо

Под тишиной эдемской синевы.

...Во сне он видел печи Освенцима

И трупами наполненные рвы.

Своих детей он видел!..

В неге рая

Была улыбка на лице светла.

Дремал он, ничего не понимая,

Не знающий ещё добра и зла.

1961

ЖЕНЩИНА СМЕЯЛАСЬ

Смеялась женщина... И смех её звучал

В каморке, в блиндаже, в купе вагона.

Его сквозь сон я смутно различал

За стенкою средь гомона и звона.

О, золото! Его мне мир дарил

В теплушке. На поляне. На пароме.

Смотри: на стадионе у перил

Вот женщина хохочет и в истоме

Уж падает почти! Хохочет! Силы нет!

До слёз, в изнеможенье, на пределе,

Рукою только машет. И в ответ

Нельзя не улыбнуться в самом деле.

В метро. На танцах. На плотах. В кино.

Мелькали страны, лица, Все сменялось...

А я хотел бы только лишь одно:

Чтоб шли года,

чтоб женщина смеялась!

1961

МОНГОЛ В КРАКОВЕ

На камни костёлов, отхаркав,

Садится, кружась, вороньё...

Задумчиво смотрит на Краков

Монгол, опершись на копьё.

Морщинисто и безусо,

Лицо наконец расплылось...

...А синие ноги Иисуса

Гвоздями пробиты насквозь.

Мучительней и смертельней

Легенды не знали века...

И лик выплывает из терний

Трагического венка.

В соборы идут краковчане...

Но всадника мучает смех,

Трясутся цветы на колчане

И лисий ободранный мех.

Как вкопанный, прямо с галопа

Он замер. Ладони простри:

Лежит перед взором Европа,—

Деревни и монастыри.

В ней всякие странные вещи...

В свой первый единственный раз

Монгол наблюдает зловеще

Европу сквозь прорези глаз.

...От Тихого океана,

Как будто бы чувствуя зуд,

Храпят табуны окаянно,

И чадно кибитки ползут.

1965

* * *

Поэт бывал и нищим и царём.

Морским бродягой погибал на море.

Ушастым клерком он скрипел пером,

Уныло горбясь за полночь в конторе.

Повешен был за кражу, как Вийон,

Придворный, в треуголке, при параде,

Он фрейлин в ручку чмокал, умилён.

И с песней умирал на баррикаде.

Слепец, брёл рынком. Гусли. Борода.

По звонким тропам мчался по Кавказу.

Но кем бы ни бывал он, никогда

Ни в чём не изменил себе ни разу.

1961

* * *

В окне полуовальном — зданье,

Портал, ворота, как пролом...

И — словно школьное заданье —

Он водит нехотя пером.

Но, понемногу пламенея,

Он подошёл к такой черте...

И вдруг внезапная идея

Всё осветила на листе.

И вот огонь уже играет,