Хочу быть начинающим поэтом,

На мэтра говорящего смотреть.

Он грозный ходит, он брюзжит при этом.

Его лицо багрово, словно медь.

Он в кресло спускается устало.

Он пышет трубкой, тяжело дыша...

О, как бы я хотел, чтоб трепетала

В надежде и неведенье душа!

Он щёлкнул пальцами, ища примера,

Нашёл, и голос вверх идёт, звеня,—

Тут что-то из Шекспира, из Гомера.

Я сник. Я стих. Уже он стёр меня...

Но вот он поднимается из кресла,

С улыбкой слабой треплет по плечу.

И ожил я. Душа моя воскресла!

Счастливый, я на улицу лечу.

Средь города, средь бешеного мая

Лечу я, не скрывая торжество,

Тетрадку к сердцу крепко прижимая,

Не видя и не слыша ничего...

1960

ПРОСТОТА

Был мир перед нами обнажён,

Как жуткий быт семьи, в бараке.

Иль как холодный, из ножен,

Нож, оголяемый для драки.

Еда и женщина!..

Сняты

Покровы с жизни.

В резком свете

Мир прост!

Ужасней простоты

Нет ничего на этом свете.

Мы шли. Дорога далека!

Держались мы тогда непрочной,

Мгновенной сложности цветка

И синей звёздочки полночной.

1960

ЛЕТИМ

Звериное тепло домашнего уюта...

А комната — так будто бы каюта.

И кажется, качается диван.

Жизнь за окном — Великий океан!..

А комната? Её несёт куда-то!

На стенке календарь. Какая нынче дата?

А комната? Среди скитаний — стан.

По звёздам держим путь. Вверх подыми секстан!..

Свисают простыни. Нестойкий привкус чада.

И ползает дитя, Бьёт погремушкой. Чадо!

За стенкой холода. Но ход необратим —

И потому вперёд куда-то мы летим.

Дитя бубнит во сне. И пар от молока...

Проносятся в окне со свистом облака!

1965

ЖЕНЩИНА

Весна. Мне пятнадцать лет. Я пишу стихи.

Я собираюсь ехать в Сокольники,

Чтобы бродить с записной книжкой

По сырым тропинкам.

Я выхожу из парадного.

Кирпичный колодец двора.

Я поднимаю глаза: там вдалеке, в проруби,

Мерцает, как вода, голубая бесконечность.

Но я вижу и другое.

В каждом окне я вижу женские ноги.

Моют окна. Идёт весенняя стирка и мойка.

Весёлые поломойни! Они, как греческие празднества,

В пору сбора винограда.

Оголяются руки. Зашпиливаются узлом волосы.

Подтыкаются подолы. Сверкают локти и колени.

Я думаю о тайне кривой линии.

Кривая женской фигуры!

Почему перехватывает дыхание?

О, чудовищное лекало человеческого тела!

Я опускаю глаза. Хочу пройти через двор.

Он весь увешан женским бельём на верёвках.

Это — огромная выставка интима. Музей исподнего.

Гигантская профанация женственности.

Здесь торжествуют два цвета: голубое и розовое.

В чудовищном своём бесстыдном разгуле плоть

Подняла эти два цвета, как знамя,

Коварно похитив их у наивности,

Я пытаюсь всё-таки прорваться на улицу,

Увернувшись от наволочки.

Я ныряю под ночную сорочку,

Я выныриваю так, что шёлковые,

Чуть влажноватые чулки

Проволакиваются по моему лицу.

Я поднимаю глаза. Там, вдалеке, в проруби,

Как вода, мерцает голубая бесконечность.

Я облегчённо вздыхаю.

Но вижу, что и там проплывает облако,

Округлое,

как женщина.

1962

ВСТРЕЧА НА ВОКЗАЛЕ

На продпункте я ел

По последним талонам.

Вслед печально смотрел