Сон предупреждал о неприятностях. Альдов давно уже заметил – снится пустота, значит, впереди опасность. И волчья печать жгла огнем… чертов перстень еще никогда не ошибался, раз горит – жди беды. Знать бы еще откуда. Секретарша, встретив Альдова испуганным взглядом круглых голубых глаз, с милой улыбкой прощебетала:

– Егор Мстиславович, вам звонил Кусков Павел Григорьевич. Очень просил перезвонить. Он и телефон оставил…

Пашка? А ему-то что надо? С Пашкой Егор не виделся уже… Дай-то бог памяти… Давно не виделся. Месяца два как минимум. Доходили невнятные слухи, будто у Пашки снова возникли проблемы с бизнесом, он, кажется, даже фирму потерял. Хотя, учитывая тот факт, что собственные фирмы Пашка менял почти с той же скоростью, что и баб, вряд ли потеря так уж сильно огорчила Кускова. Тем более сама фирма – кому знать, как не Альдову, – пустышка, деньги-то…

Ох, не надо было соглашаться, но Пашка удачно момент выбрал, у Егора просто физически не хватило сил вникать, а без уважительной на то причины отказывать Пашке было неудобно. Значит, звонил…

Егор не стал утруждать Аллочку, набрать номер он и сам сумеет, зато точно будет уверен, что эта идиотка не подслушивает. Хотя в современном мире ни в чем нельзя быть уверенным. Тем более когда Томочка снилась. И волчья печать огнем жжет…

– Альдов? – Пашкин голос гудел, рокотал и перекатывался в трубке. – Ну, наконец-то, а я звоню, звоню… Мне говорят, тебя еще нету… А одиннадцатый час, между прочим! – Кусков хохотнул.

– Мог бы на сотовый звякнуть.

– Мог, – согласился Пашка. – Не захотел. Вдруг, думаю, у тебя дело важное, сурьезное, так что ж я отрывать буду. Приедешь – перезвонишь. Да и голосок у твоей девушки приятственный. Сама-то как, ничего?

– Ничего хорошего.

– Злой ты, Альдов.

– Чего надо?

– Встретиться.

– Насчет… того дела?

– Не по телефону. – В Пашкином голосе прорезались недовольные нотки. Сейчас, наверное, сидит, морщится – Кусков всегда морщится, когда ему что-то не по вкусу, и клянет Егорову тупость на чем свет стоит. Конечно, о некоторых делах по телефону разговаривать не стоит. В некоторые дела и ввязываться не следовало бы.

– Когда?

– Давай… Я в октябре приеду. Числа этак пятого…

– Рано звонишь. – До пятого октября оставался без малого целый месяц времени.

– Рано – не поздно, – хохотнул Пашка. – Может, я по тебе, медведю бурому, соскучиться успел. В общем, ты там гляди, чтобы все нормалек, я долго задерживаться не стану, раз, и все, адью… Но один вечер загула я тебе обещаю. Посидим, поговорим, выпьем, девочек снимем. Ты как насчет девочек-то?

– Никак.

– Эх, Альдов, скучный ты человек, ну, ничего, я тебя перевоспитаю. Все, не прощаюсь.

Трубка ударила в ухо короткими гудками. Значит, в октябре. Хорошо, наконец-то он избавится от нудной обязанности хранить чужие деньги. Красота. Новость почти хорошая, но отчего тогда предупреждение? С другой стороны, он вообще во всю эту чертовщину не верит, а следовательно, пускай катятся к фигам и пустота, и печать, и предчувствия.

Ночь-подруга помогала чем могла: сном, дождем и темнотой, которая из-за туч, затянувших небо, казалась особенно плотной и густой. Иногда, словно опасаясь, что ее заподозрят в соучастии, ночь расправляла грязные юбки облаков, и тогда в прорехи выглядывали редкие звезды – на минуту, не более. Звездам было спокойнее ничего не видеть, но и они помогали – в кромешной тьме я бы ни за что не нашла дорогу, а так какой-никакой, а свет.

Я кралась по поселку, а мерный шелест дождя сглаживал звуки, и от этой тишины-темноты становилось слегка не по себе. У ворот навстречу мне выбежала Альма, такая же худая, мокрая и несчастная, как я. Собака жалась к ногам и заискивающе виляла хвостом, не то напрашиваясь на ласку, не то набиваясь в спутницы.

– Место! – скомандовала шепотом я, Альма, вздохнув, отошла.

– Мне нельзя, понимаешь? Я убегаю! – Глупо, наверное, объяснять собаке, почему я не могу взять ее с собой, но просто бросить ее здесь было нечестно. За воротами начиналась долгожданная свобода, а я совершенно не представляла, что дальше делать. Поэтому просто пошла по дороге. Под ногами хлюпало, сверху капало, мокрое платье неприятно липло к телу, а ноги тонули в грязи. Тряпочные тапочки моментально набрали холодной дождевой воды, но все-таки я дошла! Грязь под ногами сменилась мокрым и холодным камнем, через несколько шагов я поняла – это не камень, а асфальт, и, значит, это не просто дорога, а дорога большая, шоссе или трасса, по которой ездят машины и кто-нибудь обязательно остановится. Словно специально, чтобы меня приободрить, из-за туч показалось одутловатое лицо луны. А еще через минуту я увидела указатель: «Яцуки – 3 км».

Яцуки… Ничего не говорит, главное, что там живут люди, они помогут, обогреют, накормят и скажут, как до Москвы добраться. А в Москве у меня квартира, там безопасно. Здесь холодно. Ну, конечно, на улице… Боже мой, я даже не знаю, какой сейчас месяц, не говоря уже о дате. Не важно, я справлюсь и с дождем, и с холодом, и с собой, только нужно двигаться, иначе замерзну. А мне нельзя.

А еще нельзя думать о том, что произошло. Я не виновата, но никто не поверит, я же ведьма. «Ведьма, ведьма, ведьма…» – шелестел дождь. «Ведьма, ведьма…» – соглашалась луна, изредка выглядывавшая из-за туч. «Ведьма», – бормотала ночь.

В спину ударил сноп света. Грузовик вынырнул из темноты, полоснув по залитой дождем дороге фарами. На всякий случай я сошла с дороги, но, поравнявшись со мной, машина остановилась.

– Эй, – веселый мужской голос заглушил невнятный шепот ночи, – давай садись.

Ослушаться я не решилась. В кабине было тепло и пахло потом и машинным маслом. Оказывается, я еще помню этот удивительный запах.

– Меня Васькой кличут. – Водитель, щуря глаза, всматривался в густую пелену дождя, а на меня совсем не смотрел. – А тебя?