– Подъем! – рявкнул Альдов. Бомжиха вздрогнула и уставилась на него блестящими темными глазами.

– Вставай, давай! – Вышвырнуть бы ее, но прикасаться противно, грязная, вонючая и вшивая небось.

– Я… Это моя квартира… – заявила она и прижалась к двери, словно опасаясь, что та исчезнет или, паче того, Егор попытается разлучить ее с надежной сталью за спиной.

– Твоя, говоришь?

Она мелко закивала.

– Моя. Я здесь жила когда-то. Я… Она моя… Я живу… – У нее было такое лицо, что Егор сразу поверил. Впрочем, какая ему разница, кто и когда здесь жил, в данный момент квартира принадлежит ему, он купил ее…

– А теперь здесь живу я.

– И… давно?

– Давно.

– Андрей… Это он продал вам мою квартиру? Он говорил, что я не сбегу, он говорил, что мне некуда, а я…

– Не послушала, – закончил фразу Егор. Интересное знакомство, интересный персонаж, пожалуй, она может оказаться полезной. Только полезной – на большее Альдов не надеялся, его давным-давно отучили надеяться. – Ну и как тебя зовут, беглянка?

– Ста… Стася, Анастасия.

– Анастасия, значит. Ну, вставай, Настасья, знакомиться будем.

Когда он сказал, что «будем знакомиться», я сразу подумала, что… Андрей давно приучил меня думать в одном направлении, но потом вспомнила, как выгляжу.

– Сейчас ты идешь в ванную и сидишь там до тех пор, пока я не разрешу вылезти, понятно? – Этот мужик, похожий на вставшего на задние лапы медведя, любил командовать, впрочем, ничего против ванны я не имела.

Я бесконечно долго лежала в воде, наслаждаясь покоем. Кожа жадно впитывала влагу, и мне казалось, что стоит пошевелиться, и старая грязная шкура сползет под собственной тяжестью, а я снова стану такой, как была. Он вошел без стука. Невежливо, но не указывать же ему на это, не то положение. Егор рассматривал меня с… пожалуй, это можно было назвать брезгливой жалостью или жалостливой брезгливостью? Впрочем, какая разница, вместе с чистотой на меня снизошло успокоение.

– Вот. – Егор положил на пол сверток. – Здесь одежда и шампунь.

Наверное, следовало бы поблагодарить, но все силы уходили на то, чтобы не расплакаться. Я больше не буду плакать, никогда не буду, пускай другие рыдают, а я… Я – ведьма, а ведьмы не плачут.

И не благодарят.

Кстати, шампунь оказался звериный, противоблошиный, а одежда мужская, зато чистая. Интересный товарищ этот Егор, пустил меня в квартиру, хотя имел полное право спустить с лестницы, позволил воспользоваться ванной и даже одеждой своей поделился. Может, еще и накормит?

– Ну, ты долго возиться собираешься?

А стучаться его так и не научили.

В его рубашке она смотрелась смешно и нелепо. Она вообще была нелепым существом – черные волосы, черные глаза, и больше ничего. Точнее, из-за этих бешеных глазищ перестаешь замечать все остальное: и болезненную худобу, и нездоровый желтый цвет кожи, и синяки на руках, и… Егор старался думать о ней как о временном неудобстве, как только она расскажет все, что знает – а знает она, похоже, немало, – он ее выставит. Пусть идет куда хочет, раз такая дура.

Сейчас дура смирно сидела на кухне и не спускала с Егора глаз. Черт, неуютно, ни дать ни взять – натуральная ведьма, того и гляди порчу наведет.

– Что тебе от меня надо? – спросила ведьма.

– Мне?

– Тебе. В противном случае ты бы ни за что не пустил меня в квартиру. Никто не пустил бы.

А она здраво рассуждает, но пока не время для вопросов. Позже, потом, пусть убедится, что здесь безопасно, что ему можно доверять. Всегда проще иметь дело с человеком, который тебе доверяет.

– Может, ты мне понравилась.

Она фыркнула, точь-в-точь как старая кошка, что жила в подвале и лишь изредка выбиралась, чтобы погреться на солнце. Егор носил кошке колбасу, а та всякий раз встречала подношение таким вот презрительным фырканьем, точно сомневалась, что ей, бездомной и никому не нужной, могут просто так давать колбасу.

– Я не могу тебе понравиться. – Женщина-кошка смотрела внимательно, словно опасаясь ненароком упустить что-то важное, хотя, что здесь, в этой квартире, может быть важно? – Я грязная и некрасивая.

– А я извращенец. – Егор не собирался отступать, и она это поняла. Анастасия потерла переносицу, точно раздумывая, что ответить, но, видимо, не придумала.

– Есть будешь? – спросил Альдов. Она нахмурилась, а потом кивнула нерешительно, видать, боялась уронить свое кошачье достоинство скорым согласием.

Ничего, любое дикое животное можно приручить, даже кошку.

По сковороде растеклось белое озеро яичницы, озеро шипело и брызгалось раскаленным маслом, а желтые острова желтка аппетитно вздрагивали, когда брызг становилось слишком много. Я смотрела на это великолепие и не находила в себе сил отвернуться.