– Приехали.

Она даже не шелохнулась.

– Эй, – Егор осторожно прикоснулся к ее руке. Холодная. Ледяная. Ледяная кожа под ледяной корочкой шелка. Чертовы перчатки не греют, на хрена они вообще в таком случае нужны? Настя вздрогнула и поспешно отдернула руку.

– Приехали, – повторил Егор. – Давай домой, пока совсем не замерзла.

Ведьма неловко выбралась из машины. Да что же, собственно говоря, произошло? Анастасия познакомилась с Пашкой, а потом… Странная реакция. Виделись раньше? Но когда и при каких обстоятельствах?

Квартира встретила темнотой и холодом. Настасья даже не потрудилась зажечь свет в прихожей, и Егор едва не упал, споткнувшись о ее туфли.

– Настя!

Молчание.

– Настя!!

Кажется, в комнате хлопнула дверь. На балконе? Совсем крыша поехала, в ее наряде только на балконе и торчать, да еще босиком. Альдов разозлился. Она специально это делает, Тома тоже любила играть в обиду, придумывала какие-то смехотворные причины, из которых, точно кролика из цилиндра, вытаскивала нелепую обиду, холила ее, лелеяла, подкармливала вымученными слезами. Настасья просто молчит, но он все равно чувствует себя виноватым, и даже умело выстроенная ограда из ненависти не помогает.

– Настя.

Она стояла на балконе босиком, красный шелк дрожал на ветру, а по щекам струились слезы. Егор никогда раньше не видел, чтобы она плакала. Она не умеет плакать, она же злая, черная и злая.

– Пойдем в дом. Замерзнешь.

Она провела по щеке рукой и, с удивлением посмотрев на мокрую ладошку, заявила:

– Это дождь.

– Конечно, дождь, – согласился Альдов. – Пошли, пока совсем не промокла. И переоденься. Платье дорогое, – зачем-то добавил он. Плевать ему на платье, не такое оно и дорогое, зато наверняка холодное и неуютное. Настасья переоделась, в своих джинсах и свитере она выглядела почти такой же, как вчера: спокойной, уверенной и нарочито безразличной к происходящему.

– На, грейся, – Егор сунул ей кружку горячего чая. Ведьма осторожно понюхала пар.

– Кипяток, – на всякий случай предупредил Альдов, она рассеянно кивнула.

– Наверное, ты не поверишь, я сама не поверила бы, но… я не убивала Андрея. Он был скотиной, подонком, сукиным сыном, и, бывало, я молилась, чтобы он сдох, захлебнувшись своим пойлом. Но я не убивала. Убийство – это грех, хотя я больше и не верю в Бога. В тот вечер… Андрей напился раньше обычного. В последнее время он очень много пил, в приюте ему не нравилось, тяжело, скучно, развлечений никаких, все либо работают, либо молятся. Поскольку молились главным образом на Андрея, он очень быстро поверил, будто и в самом деле является мессией. У него словно сознание раздваивалось… Короче, пьяный он искренне полагал, будто я – ведьма. – Настасья попыталась улыбнуться, а Егору захотелось убить чертова пророка еще раз, чтобы уже наверняка.

– Я привыкла, с ним вполне можно было жить, если под руку не попадаться, он заводился, только когда меня видел, а если спрятаться, то… безопасно. Я и спряталась, залезла под кровать, я и в детстве всегда под кроватью пряталась, если чего-то пугалась, и тут тоже. Глупо, да?

Альдов сделал вид, что вопроса не услышал. Глупо? Да, взрослому человеку глупо прятаться под кроватью от другого взрослого человека. Все, что она успела натворить за свою недолгую жизнь, было глупо. А сам он лучше?

– Я хотела дождаться, когда Андрей заснет. Он бы отрубился часам к одиннадцати, и можно было бы поесть. Тот человек, убийца, он приехал около десяти. Андрей уже похрапывал, но, когда в окно постучали, проснулся.

– И приехавший его застрелил?

– Не сразу. – Анастасия закусила нижнюю губу. – Сначала он вошел в дом. Я слышала, как скрипели половицы. Андрей зачем-то погасил свет, оставил один ночник… Нет, не так было, его попросили убрать свет, Андрей послушался. Они разговаривали, сначала шепотом, потом пророк начал требовать деньги за что-то. Он говорил, будто не хотел впутываться в какую-то авантюру, а тот, другой, его заставил. Андрею обещали, что проблем не будет, но они были. Сначала сыщик, потом папаша… Это он так сказал, я не очень поняла.

– Я понял.

– Андрей заявил, что больше он не намерен прятаться, отдуваясь за чужие грехи, он завтра же уедет в город, а если проблемы снова возникнут, то он подскажет, кому следует задавать вопросы. Вот. Тот человек сначала уговаривал, тихо, я ничего не слышала, кажется, обещал помощь в одном деле, но Андрей разошелся. Он же пьяный был, невменяемый… – Ведьма зажмурилась, совсем как ребенок, который, закрыв глаза, отделяет себя от мира, населенного сказочными чудищами. – Я не сразу сообразила про выстрел. Громкий хлопок, удар и… Он упал прямо передо мной, понимаешь? Ноги там, а голова почти под кроватью. Глаза открыты, а во лбу дырка, из нее кровь течет. Медленно-медленно, густая темная струйка крови. Она стекала со лба на пол и пахла так… Отвратительно. А убийца все не уходил, и я боялась, что он почувствует мое присутствие и тоже убьет. Как Андрея. Дырка во лбу и кровь. Почему, когда стреляешь в лоб, крови почти нету?

– Не знаю.

– И я не знаю. Я пыталась не дышать и давила на сердце, чтобы оно не билось, чтобы не выдавало, а он все стоял и стоял… Когда наконец ушел, я… Мне плохо стало. Андрей, он еще теплый, но мертвый, совсем-совсем мертвый. И кровь, я, кажется, вляпалась в лужу, а потом она не отмывалась. Никак не отмывалась. – Настасья сдавленно всхлипнула. – Я поняла, что, если не сбегу, меня убьют. Они еще раньше хотели, когда Юля умерла, сказали, что меня сжечь надо, как ведьму. Я не ведьма, Егор. Я не убивала.