А Петр потерянно тянулся к Ольге и все пытался откинуть уголок одеяла у свертка и взглянуть хотя бы вполглаза на дочь. Так и не сумел. Женщина увела его.

Ольга вернулась на вокзал.

Но ехать ей было некуда. В темном углу, на заплеванной семечками лавке, она перепеленала Иринку, покормила грудью и решила идти в военкомат.

О большом горе не надо говорить, оно на лице написано. Ольга даже не плакала, ей и так поверили.

Военком поступил по-военному, вызвал дежурного и приказал высвободить на время в правом крыле маленькую комнатку. Дежурный попался расторопный, уважительный, даже достал где-то старую ржавую кровать, матрац и два серых одеяла. Но и этого ему показалось мало, к вечеру он притащил фикус в треснувшей плошке и портрет какого-то генерала. Объяснил смущенно:

— Плошку надо будет потом перевязать, а портрет я сюда повешу для красоты.

Ольга благодарно кивнула.

Когда военкомат опустел, она заснула, не раздеваясь, положив сверток поперек кровати и свернувшись калачиком рядом. Ночью Иринка разбудила ее, раскричалась, никак не хотела успокаиваться.

Ольга взяла дочь на руки, стала ходить по комнате, укачивать. На какое-то мгновение она забывалась, и ей начинало казаться, что она себя успокаивает, себя укачивает, баюкает свое горе.

— Не плачь, а-а-а! Не плачь, не плачь, будет у нас папа, — бу-у-у-дет. Лучше этого будет папа. Не плачь. Не старший лейтенант будет, генерал будет. Вот такой, — она подошла к портрету Баграмяна, — вот такой. Вот наш папа… Вот.

Ирина заснула, но Ольга еще долго ходила по комнате и укачивала, укачивала, вполголоса приговаривая, что будет папа, будет.

Этой песенкой Ольга баюкала себя, а привыкла к песенке Иринка.

Прожили они в военкомате больше месяца. А когда появились свои стены, Ольге стало недоставать портрета. Она пошла в книжный магазин, но там, как назло, Баграмяна не оказалось. А Иринка тоже лупила глазенками по голым стенам, словно разыскивала портрет «нашего папы».

И тогда судьба подсунула Ольге фотоателье. Ей нужно было сфотографироваться на паспорт. Она пришла днем, когда меньше народу. Народу, действительно, оказалось мало, а когда ушла старушка с внучкой, и вообще никого не осталось. Фотограф, юркий угреватый парень с потными руками, сам выписывал квитанции и сам фотографировал. Он усадил Ольгу против небольшого белого экрана и долго на нее смотрел, словно собирался съесть.

— Мне на паспорт, — сказала Ольга.

Он неохотно отошел к фотоаппарату, повозился, сказал:

— Внимание!.. Минуточку, еще раз!.. Все!..

Но он ошибся: это было не все. Встав со стула, Ольга спрятала квитанцию в сумочку, спросила:

— Когда прийти?

Фотограф хотел грубовато ответить, что в квитанции все написано, но посмотрел на ее смущенно застегивающие сумочку руки, на круглое доброе лицо с робкими губами и пошутил:

— Сегодня вечером.

— Вечером? — удивилась Ольга. — Во сколько?

Фотограф решил: шутить так шутить.

— В девять часов… У кинотеатра «Победа».

Ольга опустила глаза и неожиданно сказала:

— Ладно.

— Придете? — не поверил он.

— Приду.

Не подняв глаз, она пошла к выходу. Фотограф засуетился, побежал открывать дверь и, уже когда она была на улице, крикнул:

— В девять часов… У кинотеатра «Победа»… Я буду ждать.

Ему хотелось для верности еще что-нибудь добавить убедительное, но добавить вроде бы было нечего больше.

И она пришла. Жора Дорожкин, не очень популярный у женщин, не знал, какому чуду приписать такую неожиданную удачу. А Ольга сразу же спросила:

— Вы можете делать портреты?

Жора Дорожкин не без основания считался отличным фотографом, он самодовольно усмехнулся, стал перечислять по пальцам:

— Художественные, с цветным оформлением, для паспарту, с маленькой фотографии, с оригинала, какие угодно.

Он стал рассказывать, как в прошлом году с одним напарником ездил по деревням, делал бабкам портреты, и сколько они со своим другом на этом деле заработали. А Ольга шла рядом и думала об Иринке. Девочка начала говорить, и первое слово, которое она произнесла, было не мама, а папа. В этом Ольга сама виновата, все время твердила ей про папу, а ребенок что слышит, то и повторяет. «Нет, нельзя, чтоб у Иринки не было отца», — с отчаянием думала она. Мельком вспомнила свое детдомовское детство, два тоскливых прочерка в графе родители, и губы сами складывались в беззвучное слово «нельзя». У Иринки должен быть отец, живой или мертвый. И если не получилось, чтоб живой, пусть — мертвый. Сейчас такое время, что у многих отцы мертвые, погибли на фронте. Так пусть же и у Иринки отец погибнет на фронте.

В кинотеатре Жора обнял Ольгу за плечи, она не отстранилась, но, улучив минуту, жарко спросила:

— Сделаете мне портрет?

— Твой? — шепотом спросил он.

— Нет, один портрет.

Вместо ответа, показывая этим, что готов для нее на все, он крепко прижал ее к себе.

Через неделю, посмеиваясь, Жора принес на свидание свернутый в трубку «портрет» генерала Виноградова, портрет отца Иринки.

— На твою картину, — сказал он, — как просила: лицо дядьки моего, он уже покойник, а мундир живого генерала, я его в прошлом году фотографировал для газеты. Соединил так, что ни одна экспертиза не разыщет шва. Только зачем тебе все это, а?