Как сильно он хочет мне верить. В каждой линии его тела читается борьба с собой.

— Но какая, какая часть тебя решила?

Я прижимаюсь ближе к Полу.

— Все части, — шепчу я. — Каждая Маргарет. Мы обе любим тебя, полностью. Тело и душу.

— Каждая Маргарет, — повторяет он и борьба закончена. Мы снова растворяемся друг в друге.

Следующий день выдается холодным, но светлым. Мы сидели за завтраком, или за тем, что было бы завтраком, если бы у нас была еда. С дачи я беру шарф с ярким рисунком, чтобы завязать голову, хотя он не такой теплый, как моя меховая шапка, это лучше, чем ничего. Пол настаивает, чтобы я надела его перчатки. Они велики мне, кожа морщится на запястьях и пальцах.

Глубокий снег означает, что мы пробираемся очень медленно до тех пор, пока не встречаем старого дровосека и его жену, собирающих дрова. У Пола было несколько монет и обещание, что Царь наградит их, когда придет время. Они выглядят ошарашенными, но одалживают нам сани и лошадь, дают буханку хлеба, которую они взяли для себя. Я настаиваю на том, чтобы довезти их до ближайшего дома прежде, чем мы уезжаем, доброта, которая вероятно была бы не свойственна Великой Княжне Маргарет, если судить по их реакции. Старая пара уставилась на меня, и даже Пол выглядит удивленным, но мы всё же подвозим их, прежде чем продолжить путь.

Когда мы направляемся к железной дороге, я беру Пола под руку, но он трясет головой:

— Вы не должны, миледи.

— Ты все еще называешь меня "миледи"? — с одной стороны это сексуально, но я думала, мы теперь будем называть друг друга по именам.

Пол даже не смотрит на меня, просто продолжает вглядываться вперед и вытягивает руку.

— С этой минуты за нами могут наблюдать. Моё поведение в отношении Вас должно быть правильным. Без двусмысленности. Вы — дочь царя. Мы, позволили себе забыть это, на время. Мы никогда не сможем забыть это снова.

Он прав, но от этого мое сердце не успокаивается. Я складываю руки на коленях, и теперь мы сидим рядом, но не прикасаемся друг к другу.

Прямо как раньше.

Когда Пол подгоняет лошадь по заснеженной дороге, с моргаю от блеска солнечного света на покрытой льдом белой земле и говорю себе, что это только яркий свет и ничего более.

Это длинный молчаливый день, разрываемый только звуком лошадиных копыт на снегу, серебристыми лентами рельсов, скользящих по льду и периодическими перерывами на воду и хлеб. Мы оба умираем с голоду, поэтому буханка заканчивается довольно быстро.

"Что случится, если солдатам царя придется отступить, или еще хуже, они будут разбиты?" Только сейчас я понимаю, что Пол не просто пытался защитить нас от выстрелов, когда хотел, чтобы мы вернулись в Москву, он пытался сделать так, чтобы мы не голодали.

Но когда позднее полуденное солнце раскрашивает верхушки сосен золотым и оранжевым, мы видим лагерь на расстоянии и над головами развивается красно-белый Российский флаг. Флаг царя. Пол подгоняет лошадь и уже когда мы приближаемся к окраинам, один из солдат бежит к нам. Я узнаю его и встаю, размахивая руками.

— Владимир!

— Маргарита! — он протягивает руки ко мне, и я прыгаю вниз к нему. Мы так крепко обнимаемся, что едва можем дышать. Но настроение Владимира быстро меняется. — Марков, вы должны были отвезти её в Москву, когда найдете её.

— Не отчитывай его. Я приказала Маркову поехать к тебе, и у него не было выбора, — я бросаю взгляд на Пола, но он уже стоит весь во внимании около саней, снова настоящий солдат. Поэтому я беру руки Владимира в свои. — Катя? Пётр?

— В безопасности в Москве, где и ты должна быть. Хотя я не могу винить в этом Маркова, да? Ты упрямая дурочка, — Владимир так звучно целует мой лоб, что это нейтрализует едкость комментария.

Всё ещё во внимании, Пол говорит:

— Восстание уже подавлено, наследный принц?

— Не совсем, но они уже бегут, — пальцы Владимира сжимаются вокруг моих. — Нашему отцу преданы все, кроме горстки полков и в тайне несколько из них уже подписали соглашение о том, что они оставят расположение Сергея и сложат оружие. Конечно, Отец не готов услышать это, но дадим ему еще день или два, чтобы остыть. Когда он узнает, что ты в добром здравии, я осмелюсь сказать, что он будет наполовину согласен.

Внезапно я осознаю — это напоминание о том, что жесткий и строгий Царь Александр V возможно, искренне верит, что я его дочь и будет по меньшей мере волноваться о моем благополучии. Но это не меняет того, что он не настоящий мой отец.

— Профессор Кейн в порядке?

— В целости и сохранности. И представлен к медали, после того как он спас Петра. Такая сила духа под обстрелом! Я бы никогда не поверил, что он не военный, — Владимир кивает Полу, отпуская его, это совершенно очевидная вещь для него, но этот жест кажется таким властным, таким надменным. На самом деле он только иллюстрирует то, какая пропасть лежит между домом Романовых и всеми остальными в России, пропасть между мной и Полом, которую мы никогда больше не сможем преодолеть.