Чудно, но верится что, аж дрожь берет"

На том, они ушли не оглянувшись. Оставили меня одну. Личности, до этого пытавшиеся поглотить один другого, причиняя страдания, черпая жизненную силу из душ друг друга. Сие все, таким естественным представилось. Значило ли, что подобное, представало в привычном порядке их досуга?

Гонка за неизведанным, эгоизм, последствия халатных решений.... Интересно, сколь многого я лишилась и только сейчас начинаю обретать, знакомясь с простейшими понятиями, на подобии недоверия к незнакомцам?

Я вновь бежала. Не было места куда вернуться, где спрятаться, затаится. Как то делают героини фильмов или маленькие "лоли" из аниме, дабы переждать страшный период депрессии, основанной на долгожданном понимании, осознании всей глупости собственного поведения.

Мне нужно было успокоиться. И впервые за три с половиной месяца, я последовала за нитями к собственному телу, к дому, родным. Ну-да, куда же еще?

***

Пролетая столь стремительно знакомые земли, озера, горы, я интуитивно огибала каждый выступ, помня об ощутимом препятствии почвы. Земли не только на равнинах осязаемы.

Я пыталась не пускать волненья, пока не прибуду, но чем меньше становилось расстояние до больницы, тем упрямее холодок отрицательных эмоций блуждал по рукам, мешая сосредоточится, заостряя панику. Окно палаты все приближалось. Еще несколько секунд, мгновенье.... Я на месте.

Много же изменилось. В комнате разрядами витали остаточные волны страха, гнева, отчаянья. Те же цвета, что и в тот раз, в первый день, когда на моих глазах в больницу вкатили израненного человека. Но сейчас, чувства сильнее, ярче. Как же они искрились в сам момент опасности?

А я похудела. Под глазами образовались темные круги, щеки впали. Волосы потускнели, потеряли свойственную им шелковистую мягкость.

Я попробовала коснуться своей щеки. Кожа пугающе бледна. Могла ли я что-то сделать. Что-то, что имело бы смысл, что-то настоящее, видимое и имеющее значение не для меня одной? Почему вдруг накатило подобное желание...? Это так несвойственно мне. Думать о ком-то. Стараться даже для себя самой. Но сейчас, я хочу сделать что-либо, благодаря чему на лицах отразится улыбка. Не тот испуг, не осуждение. Но...

Мои пальцы в нежном жесте прикасаются к ставшей пепельной коже. Она, будто перламутровый фарфор, под тусклым светом не большого светильника больничной палаты, создавала жалостный образ умирающей бедняжки. Странно было смотреть на себя, ставшей таковой, олицетворяющей весь тот прообраз окружающего мира, каким он воспринимался мною ранее.

Не хохма ли, что реальность оказалась жестокой, но яркой, искрящейся магией сотни алхимических происков?

Мое тело откликнулось. Я почувствовала наливающуюся теплом связь между нами. Совсем забыла, что мы есть целое. Я смелее коснулась щеки, пальцами поглаживая правую сторону лба, с тем, убирая мелкие непослушные волоски к вискам. Я ощущала, как они разглаживаются, отступая от прежней грубой текстуры. Как кожа становится мягче, как растет пульс, учащается сердцебиение, стремительнее прогоняя кровь по сосудам, возвращая легкий румянец, послабляя болезненную серость. Нити окрепли.

"Хотела ли я вернуться? Чувствовала, что нет"

От первого контакта, тяжело было оторваться, но медлить не стала. Отняв ладонь, я уже на периферийном уровне, посредством связи нитей, понимала, в каком именно состоянии находится или будет находиться мое тело. Во многом это зависело от безопасности или смятения меня самой - проекции души.

Находится там, и взирать на себя дольше, не позволило любопытство. За дверью палаты послышался шум голосов, плач иных душ, мрякотный холод оттенков.

Неужели случилось что-то, чего я не пыталась предусмотреть?

Пройдя сквозь дверь, обнаружила свою мать, сестру. Они сгорбившись, сидели вблизи друг друга на скамье у противоположной моей палате стены. Лицо матери спрятано в ладонях, сестры же на ее плече. Они судорожно всхлипывали, пытаясь успокоить шумное дыхание. Будто все зло оставлено позади, но сердце до сих пор неспокойно, ибо помнит.

Отец, он стоял рядом со мной. Так уж получилось. Облокотившись рукой о стену и спрятав глаза, уткнувшись лицом в изгиб локтя, он так и не отнял другую руку, чуть ниже, кулаком прижатую к потрескавшейся штукатурке.

Их боль заставила замереть на месте. Я хотела докричаться, уверить, успокоить, что все в порядке, но знала - не смогу. Я не попыталась, понимая - разочарование себя не оправдает.

Можно ли сказать, что я выросла? Сколько бы скорби не было в сиим признании, но так и есть. То по моей вине, или насильно, но скрывающая взгляд дымка наивности отступила.

Поодаль проходил тот самый врач. В его руках находились папки, документы, ручка, вокруг шеи спадая на грудь, висел стетоскоп. Он выглядел уставшим, не только внешне, но внутренне измотан также. Аура просвечивалась, будто все силы были брошены на помощь и поддержку здорового вида лица, трезвости ума...