– Мамочка, как это?

– А, вот так, дай мне остыть, потом тебе всё расскажу.

После разговора по телефону с Таней, Фрося зашла на кухню, обняла внука за плечи и, заведя в зал, усадила напротив себя в кресло:

– Алесик, чтобы ты мой рассказ о своём отце воспринял полном объёме, мне придётся начать почти с самых истоков, с того момента, когда я пришла из деревни в Поставы, это маленький город в Западной Белоруссии. В этот момент, мне было, примерно, как и тебе, восемнадцать лет. Меня принял к себе дальний родственник, у которого я стала работать приказчицей в магазине и помогать по дому его распаневшей жене. Вскоре я познакомилась с местной молодёжью, стала посещать их посиделки и на меня обратили внимания два местных парня - Алесь, племянник местного ксёндза и Степан, сын кузнеца и сам к тому времени имеющий большой собственный дом и кузницу. Сердце моё принадлежало Алесю, мягкому и нежному, учтивому и культурному, красивому и элегантному...

– Баба Фрося, тебя послушаешь, так лучше и красивей парня нельзя было встретить.

– Не смейся Алеська, в тот момент я так и думала. Прошло каких-то полгода, и в наши места зашла Красная Армия и присоединила Западную Белоруссию к Советскому Союзу. Начались страшные репрессии, под которые попали все зажиточные и не лояльные к Советской власти люди, к ним относился и мой родственник. Замечу, что накануне этих событий дядя Алеся ксёндз Вальдемар, отправил племянника в Варшаву, а Польшу к тому времени оккупировала Германия и мы оказались по обе стороны границы. Степан принял Советскую власть безоговорочно, стал активистом во властных структурах и вступил в ряды коммунистической партии...

– Ага, теперь понятно, почему его сын стал коммунистическим боссом.

– Не спеши с оценками Алесик, не всё в жизни так просто. Когда над головой моего родственника завис меч правосудия Советской власти и нам была уготована участь быть высланными в Сибирь, мне предложил руку помощи Степан. Да, он спас меня от Сибири, но я была вынуждена выйти за него замуж...

– Баба Фрося, ты пошла замуж за нелюбимого, ради своей выгоды?

– Да, выходит так, хотя я не могу сказать, что Степан мне в то время был противен, а от Алеся к тому моменту и дух пропал. Я не хочу искать себе оправдания, но я, действительно, в той ситуации дала слабину. Летом сорокового года состоялась наша свадьба со Степаном, а в мае сорок первого я родила Стаса. Но, было бы неправильно, не упомянуть кое-что предшествующее этому. Жизнь со Степаном у нас не заладилась с самого начала, беременность моя протекала ужасно, а к моменту родов я находилась на грани жизни и смерти. Спасли меня и помогли успешно разродиться местный врач Меир и его жена Рива, сама находившаяся в этот момент на восьмом месяце беременности. После родов и, после того, как я немного окрепла, приняла твёрдое решение уходить от Степана с ребёнком в свою деревню, но тут началась война. Степан ушёл воевать чуть ли не в первый день войны и перед уходом, просил меня не делать скоропостижных действий. Он убеждал меня, что вернётся, и мы попробуем наладить нашу совместную жизнь, но я была непреклонна. Фашистские войска вошли в наш город почти в первые дни войны. Я готовилась убрать огород и к осени перебраться в деревню, чтобы не начинать свою жизнь с младенцем с полного ноля. Где-то в августе по нашей улице мимо моего дома гнали евреев города Поставы и ближайших местечек в Минское гетто, среди них были и мои спасители доктор Меир и его жена Рива с двухмесячной дочерью на руках. Так сложилось, что колонну несчастных людей остановили не вдалеке от моего дома, возле которого находился колодец, чтобы самим конвоирам напиться и напоить бедолаг, а Рива воспользовалась остановкой, присела рядом с моим забором покормить грудью девочку. Увидев эту страшную картину, я подобралась к забору и предложила докторше перекинуть ко мне ребёнка и тем, спасти девочку почти от неминуемой смерти и та, пошла на это...

– Бабулечка, так ты ведь героиня, а та девочка, наверное, Аня, которая сейчас живёт в Израиле?

– Никакая я не героиня, в тот момент, когда бежала к своему крыльцу с ребёнком на руках, думала, что потеряю сознание от страха, а Анечка, действительно, сейчас живёт в Израиле со своей мамой Ривой, которую мы нашли только через двадцать два года, после того, как она передала в мои руки девочку...

– Баба Фрося, а Алесь?

– Вот сейчас мы подходим к тому моменту, когда в моей жизни появился опять Алесь. Чтобы сохранить жизнь еврейской девочке, а теперь уже и себе, потому что за укрывание её, меня бы фашистские власти расстреляли, я решила в ту же ночь уйти в деревню и там скрыться от досужих глаз людей и, где о моих последних годах жизни никто ничего не знал. Но, надо было такому случиться, что именно в этот вечер ко мне пожаловал Алесь, который вернулся в Поставы и стал работать переводчиком в местной комендатуре...

– Бабуля, так он был предателем?

– Не спеши делать выводы, не всё так однозначно. Он появился тогда, когда я была погружена в сборы, чтобы отправиться в деревню и любовь у нас вспыхнула с новой силой. Я доверилась ему, и он помог перебраться мне с детьми в мой домик-развалюху в глухой деревне и, где мы выдали его моим односельчанам за моего мужа и отца двойняшек...

– И, что, никто ничего не подозревал?

– Ах, Алесик, ты представить не можешь, насколько Стасик и Анютка были разными, он крупный мальчишка, белявенький, а Анютка была худосочненькая и чернявая, но повторяю, это была маленькая глухая деревня, куда фашисты и партизаны вначале оккупации не наведывались. Алесь вскоре связался с подпольем и стал выполнять всякие задания и поручения появившихся в наших местах партизан...

– Ну, это уже лучше, а то как-то стыдно становилось за своего близкого родственника...

– Алесик, тебе нечего стесняться своей родни, не в те страшные годы, ни теперь. В канун сорок третьего года, в декабре у меня родился ещё один мальчик, это и был твой отец, мой Андрейка...

– Бабушка, неужели вам в то страшное время было до любви?

Фрося от души рассмеялась.

– Алеська, Алеська, какой ты наивный. Ты думаешь, что люди все эти годы, пока изгнали фашистов, сидели в погребе и ждали освободителей? Нет, мой милый, люди продолжали заниматься хозяйством - пахали, сажали и убирали урожай, выращивали скотину и, конечно, продолжали любить, только этой радости было далеко не у всех.

– У вас с Алесем было?

Фрося проигнорировала явный сарказм, прозвучавший в вопросе внука.

– Да, было, но только в очень малых дозах, ведь он очень редко наведывался к нам в деревню, держала его служба, а главное, страх перед фашистами и партизанами, которые стращали и обирали народ больше немцев...

– Бабушка, тебя послушаешь и надо переписывать всю историю, что я учил в школе.

– Алесик, я не хочу вбивать в твою голову, всю жуть происходящего в те годы, но надо не книги читать, а очевидцев слушать, пока они ещё живы.

– Вот, я и слушаю, но вопросы-то наводящие можно задавать, ведь многое, что ты мне рассказываешь, кажется для меня непостижимым.

– Можно, конечно, можно, просто я думаю, что на сегодня уже хватит, иначе от потока информации в твоей голове появится сумбур.

– Бабулечка, я тебя очень прошу, продолжай свой интереснейший рассказ, я же в Питере от деда Виктора только слышал про геройство наших моряков и лётчиков.

– Алесичек, наверное, было и геройство на фронтах, но я же жила в оккупации, где красивых подвигов было немного. Пойду сделаю нам ещё чаёчку, раз ты хочешь услышать продолжение.