— Антон Федорович, рация работает? — спросил, чтобы что-то сказать, Гусин.

— А как же! М-машина — района, а не дирекции.

С тех пор как Борисов стал начальником района сетей, появилось и стало нарастать тихое и упорное соперничество района с дирекцией. Во-первых, многие в поселке по старинке шли к Борисову, а не в дирекцию решать вопросы чисто сетевые. Оказывались обойденными директор и главный инженер со своими службами. И если у Перевалова это смягчалось удаленностью, плохой связью, срочностью проблем, то Борисову совсем нетрудно было бы отвечать; «Идите к Бушуеву, к Цветалову — в дирекцию», тем более что дирекция была совсем рядом, на соседней улице. Но отвечать так Борисов не собирался. Он был в состоянии правильно и без ущерба для предприятия решить вопрос, да и самолюбие не позволяло ему отсылать людей куда-то, к кому-то, если он сам, Борисов Антон Федорович, хозяин, пусть умирающей, ДЭС, начальник района высоковольтных сетей, мог, не сходя с места, решать то, с чем приходили к нему люди. Ведь людям было безразлично, кто им даст электроэнергию, провод, солярку — Бушуев или Борисов, важен был результат. Тем более что Бушуев все равно поручил бы своему начальнику района исполнение вопроса, ведь речь шла обычно не о личных нуждах, а о производственных.

Как бы там ни было, получилось, что на предприятии два руководителя. И директор и начальник сетевого района могли решить вопрос внутрипоселковой электрификации, и тот и другой имели власть над людьми и распоряжались материальными ценностями. Субординация требовала, чтобы начальник района согласовывал все свои действия с директором, а Борисов просто ставил в известность Бушуева о сделанном. Иногда действие нравилось директору, а иногда он считал, что вопрос следовало бы решить иначе. Однако спорить, требовать, настаивать оказывалось поздно, ибо после боя кулаками не машут. Заставить же Борисова изменить свое решение Бушуев не решался, понимая, что самолюбивый Борисов воспримет такое требование как оскорбление. И хотя незаменимых людей нет, но ставить на место Борисова было некого, да и ни к чему: район работал хорошо.

У Борисова был ГАЗ-69 и у главного инженера ГАЗ-69. У Борисова машина ездила, несмотря на лихость водителя, ломавшего вечно рессоры на ухабах летних дорог и трещинах зимника, а у главного инженера газик вечно стоял в ремонте из-за отсутствия запчастей. Борисов доставал запчасти благодаря своему авторитету, знакомствам, деловым связям. А главный ожидал поставок по заявкам, ждал упорно и долго, а машина стояла, и надо было просить Борисова довезти куда-то, подъехать.

В директорской «Волге» стояла рация, но по ней мог связываться с диспетчером лишь начальник связи, низенький лысый толстяк с орденскими колодочками на груди и виноватыми грустными глазами на добродушном лице. «У меня опять не работает радио», — говорил Бушуев с возмущением, вызвав к себе в кабинет начальника службы связи. «Сейчас посмотрим», — отвечал связист. Смотрели, пробовали, все получалось хорошо и исправно. Стоило же «Волге» отъехать на километр от дирекции, вызвать диспетчера директор уже не мог. У Борисова рация работала постоянно и на предельных расстояниях.

В дирекции кабинеты начальников служб были тесными, душными, выходили на сумрачную северную сторону, а у Борисова в районе был кабинет просторней и светлей директорского, пол покрыт паркетом, а не линолеумом.

Дело шло к конфликту. Борисов это понимал и все же продолжал свою политику соперничества.

— Первый, Первый, вас вызывает Двадцать второй, — проговорил Гусин в микрофон.

— Первый слушает, — отозвался диспетчер.

— Гусин говорит. Мы с Борисовым уже на полосе. Вертолет садится, кажется, наш. Газик останется у вокзала, проследите.

— Хорошо, Василий Романович, понял вас.

— Если до восемнадцати мы не успеем вернуться, сообщите, пожалуйста, нашим женам, что задержались.

— Ясно, Василь Романович.

— Спокойной смены. Если что — за меня останется Марченко, к нему обращайтесь.

— Понял все, спасибо.

Зеленый Ми-8, поблескивая выпуклым носом в переплете металла, садился решительно и быстро. Пыль и мелкие камни разносило вихрем во все стороны. Группу людей, ожидавших у штакетника, отгородившего аэродром от поселка, обдало мусором и пылью.

Пару лет назад на эту полосу садились самолеты, даже рейсовый Ил-14 из Северянска. Были здесь службы, склады, жилье. Но подходы к аэродрому даже по северным меркам, даже для первоклассных пилотов оказались чересчур тесными, короткая взлетная полоса упиралась в речушку, за которой стояли «шхуны» поселка и две высокие градирни ДЭС. А поселок рос и требовал все больше и больше грузов, и в тридцати километрах от Знаменитово вырос новый аэропорт Репекваам, по имени оленеводческого совхоза, рядом с которым сооружалась новая взлетная полоса для больших машин. В Репеквааме, который в отличие от совхоза стали очень скоро называть просто «аэропорт», принимали и Ан-24, и Як-40, и тяжелые Ан-12. Знаменитово получил прямые воздушные связи с материком. А на старой взлетной полосе, зажатой подковой растущего райцентра, садились теперь только вертолеты. Да и то поговаривали, что и эту роскошь запретят: слишком рьяно лезли под винтокрылые машины отчаянные северные пассажиры, слишком торопились шоферы с грузами. Кажется, Знаменитово еще одним качеством станет походить на материковский город: добраться от аэропорта в поселок окажется трудней, чем долететь по воздуху до Репекваама через сотни километров белого безмолвия.

Борисов швырнул застонавший газик навстречу вертолету, словно хотел подставить брезентовую крышу автомобиля под огромное брюхо ревущей стрекозы. Гусин всегда восхищался невероятным умением вертолетчиков взлетать и садиться в самых сложных условиях, но сейчас даже глаза прикрыл: слишком уж близко от радиатора машины оказались четыре колеса вертолета.

Борисов улыбался одними губами, глаза его оставались холодными и цепкими, а руки держали руль с таким упорством, словно это они сажали в пяти метрах от нахального газика огромный вертолет.

Командир вертолета не стал выключать двигатели, просто перешел на малые обороты, махнул рукой через плекс: «Давайте!» И тут же, синхронно, отодвинулась в сторону дверь на боку винтокрылой махины и вывалилась металлическая лесенка.

Поток воздуха от винтов шел где-то выше, можно было спокойно шагать к вертолету. А может, уже всю пыль и всех комаров сдуло?

Бортмеханик кивнул в ответ на дружное «здрасте» электриков, поднял лесенку и задвинул дверку. Гусин наполовину влез в пилотскую кабину, где, казалось, все полезное пространство перед глазами летчиков и дальше на потолке было заполнено приборами, кнопками, тумблерами, рукоятками, лампочками и табло. Командир, не снимая с головы наушники, иронически оглядел влезшего в кабину энергетического шефа и спросил: