— Николай Владимирович, неужто за тобой пришли? — Георгий Александрович попытался зловеще расхохотаться, но несколько переиграл, так что просто закашлялся. — Теперь-то бумаги найти сможешь?

— Николай Валерианович, женщину-то отпусти. — мрачно произнес Николай Владимирович. Лучше бы сам ее отпустил в феврале.

— С чего бы? Ты сам ее в это дело впутал. Можно подумать, когда на те смотрины ее всем предложил, не рассчитывал, чем дело закончится. Вы же с Иваном Алексеевичем на живца решили иностранцев брать? А на рыбалке живцу обычно не везет, верно? — Канкрин подошел вполтную к бледной, связанной женщине и похлопал по лицу. Та промычала что-то, судя по взгляду — оскорбительное. Уж не лезла бы хоть сейчас. — Ну ничего, мы ей тоже применение найдем. Хотя на что только макаронник позарился? Ни кожи, ни рожи.

И это — дворянин?

— Да если б я догадывался, что это ты воду мутишь, там бы и пришиб. — это уже Репин. Мудрейший же человек, а тоже сюда забрел.

— Бодливой корове, Иван Алексеевич, Господь рогов недодал. А Вам уже самое время о душе подумать, о Боге. Исповедника я, уж простите, организовать не могу, но исповедаться можешь хоть сейчас. Куда бумаги-то спрятали?

— Нет этих бумаг в помине. Фальшивка была. — негромко, но внятно произнес Татищев.

— Фальшивка? Что второго наследника престола тайком посвятили иудейскому Богу взамен чудесного исцеления от скарлатины? С заверениями раввина и свидетелей! Лобанов вот тоже отпирался, аж до самой смерти своей. Не юли, граф, лучше вспоминай побыстрее. А то уж и короновали отродье нехристя, а так-то еще много что в мутной воде выловить можно.

Ошеломленный услышанным еще больше, чем собственным пленением, Тюхтяев уже не обращал внимания на мешок, надетый на голову, долгий путь по коридорам, где только многолетняя выучка на автомате заставляла пересчитывать ступени и повороты, звук открываемой двери, тычок в спину и сильнейший удар. Его-то, положим, он как раз заслужил. И не единожды. Тут Империя под угрозой, что там до какой-то шеи?

И несчастная графиня. С ней-то теперь что сделают? То есть понятно, но в голове все равно не укладывается.

Ребра вроде бы целы, но вряд ли здоровы. Голова гудит, но внутри рассудок отчитывает куда как более болезненно. Не первый провал в биографии, но до чего досадно! Даже не попытался взять хоть кого-то в помощь. В соседнем же доме агенты пасут французского шпиона, но захотелось поиграть в Пинкертона, включился в очередную авантюру этой женщины, не удержал ее от самоубийственной попытки вторжения в чужой дом. Как теленок пошел, лишь бы улыбалась, вот дурак!

Как теперь ее выручать — вообще неясно.

На грудь что-то давило, это что-то тяжело дышало и вроде бы слегка всхлипывало. Пошевелил челюстями и сдвинул повязку со рта.

— Ксения Александровна?

Тельце активно зашевелилось и промычало что-то утвердительное. Жива и цела вроде бы. Несколько минут потратил на то, чтобы стянуть собственный мешок, после этого легко сдернул ее, избавил от кляпа.

Мешок пыльный, поэтому на щеках видны дорожки слез, но не раскисла, взгляд прямой, губы плотно сжаты.

— Михаил Борисович, простите, что я Вас сюда притащила. — все же потупилась.

— Ничего, Ваше Сиятельство, мы еще поборемся.

Немного повозился и смог чуть ослабить веревку на ее тонких запястьях. До ссадин ее, мерзавцы, ободрали. Она чуть охнула, когда рванула правую ладошку, но не пожаловалась на боль, только к губам приложила. Тут же бросилась развязывать его — там ребятушки лучше постарались, но нет ничего вечного. Пока она копошилась, статский советник осматривал их темницу. Квадратная почти комната пятнадцати саженей в длину, несколько колон подпирают высокий свод, под которым одиноко чадит керосиновая лампа. Света от нее немного, но хоть что-то. По некоторым следам стало понятно, что прежде здесь содержали узников, значит граф не все время провел в уютной комнате. Теперь вот их черед.

Тем временем узел, наконец, поддался женским рукам, и она вновь возникла в поле зрения. Теперь уже плакать не намерена, вся в пылу битвы за свободу, но чем ей помочь, если обыскали Михаила Борисовича тщательно, нашли даже то, о чем сам позабыл. Она всматривалась в него довольно долго, молчала, после протянула ладонь и провела по щеке. Испачкался, наверняка, тоже.

Оба пристроились на небольшой лавке, вмурованной в стену. Холодно тут и бестолково как-то. Весь подвал обошел и ни одного гвоздя не нашлось, ни щепки. Ксения уселась поближе, так, что руки касались друг друга. Она осторожно придвинула пальцы так, что они легли поверх его. Боится, конечно.

— Вы, Ксения Александровна, главное — не переживайте. — несколько раз повторил, а то она как-то не очень прониклась. Но пропустила его пальцы сквозь свои и теперь он стал частью этого пульсирующего тепла. Бедняжка, каково ей тут сейчас! И каково еще придется, если он немедленно что-то не придумает.

— Нас убьют? — как-то робко, но совершенно спокойно прозвучало в тишине. Словно о модной пьеске говорим…

И нужно, конечно, соврать, но почему-то он ответил то, что пришло на ум.

— Вас-то вряд ли. Все же господа Маффеи ди Больо и Монтебелло важные персоны, а Вы им интереснее живая, так что для наших новообретенных товарищей Ваша жизнь представляет интерес.