...

Глава 5

Люди, машины, облака зависли,

Внимательно следят за ходом моей мысли...

Високосный год

Утреннее солнце разогревало пляж медленно, вставая над ним: от влаги отсыревало белье, купальники, волосы Тринадцатой завивались кольцами. Чайки вновь взлетали над вертикально стоящим шпилем, орали, ругались, старались друг друга перекричать.

Она провела утро на пляже с Тринадцатой; они увлечённо разговаривали, сидя на песке.

Хаус со своего лежака видел, как Эмбер, наклоняясь к Тринадцатой, скоро говорит что-то, жестикулируя, трогая ее волосы, плечи - потом берет свой стакан, пьет сквозь соломинку.

"Подруги, - думает Хаус.
– Будут вместе пить алкоголь и разговаривать о мужчинах".

Освежающие брызги летели с моря, взметывались тысячей искр.

...Если выплакать свои слёзы морю, если рассказать ему свои обиды, подставить лицо прохладной влаге, оно заберет твое давнее горе, унесет его с ветром, и водой смоет все слезы, освежит холодным ветром...

Она встает на бревно, идет по нему, покачиваясь, балансируя руками. Спрыгивает.

– Помнишь, в "Нарнии", - говорит она Тринадцатой, - про девочку, у которой остались следы на спине от львиных лап?

Тринадцатая сидит на песке, подобрав ноги, в своем коричневом купальнике.

...Здесь, у моря, она впервые смогла рассказать Тринадцатой то, что никогда никому не рассказывала. Про битьё, про тяжёлые удары в грудь, и в живот, и по лицу. Про то, что можно долго терпеть и никому не говорить - потому что нельзя, потому что надо делать вид нормальной семьи перед людьми и родителями, надо терпеть "из приличия", потому что тебе было - господи!
– девятнадцать лет...

Со спортивной площадки к ним прилетает мячик, падает у ног Тринадцатой. За ним прибегает Форман в лихо надвинутой шляпе, подбирает его, поглядывая на Тринадцатую, долго возится, как будто не может подхватить его, и наконец убегает.

Наконец она возвращается к Хаусу, ложится рядом с ним.

– А я уже думал, решила оставить меня ради бисексуалки, - ворчливо замечает он.

– Выпей викодин и успокойся, - отпарировала она, обнимая его одной рукой.

...
– Ты думаешь, викодин снимет все проблемы, - сказала она ему.
– А разве можно вылечить инвалидность души? Инвалидность чувств разве чем-нибудь лечится?

– Ты сейчас бьёшь меня по самому больному месту, дорогая, - Хаус лег на спину, закинул руки за голову, смотря в безмятежно голубое небо.
– Ты это знаешь?

– А если не бить в самые чувствительные места, - сердито возразила она, - то что же это за битье!

Хаус приподнимается, хочет что-то сказать, но она уже не слушает. Резко встает и уходит в сторону моря.

...Закат приближается, всё вокруг окрашивается золотом - песок, волны, вода. Он встает и идет не спеша вдоль моря, трость впечатывается в мокрый песок. И она возвращается - идет к нему навстречу, идет вдоль кромки воды, они идут навстречу друг другу, по гребню волны золотятся солнечные блики, и все освещено солнцем.

Он успевает заметить ее смущённый взгляд.
– Взявшись за руки, они идут в номер.

И там, на постели, в ярких закатных лучах - последний мучительный вопрос - скажи мне!
– вот они, шрамы от автобусных стекол, их не так много, и они незаметны, но я знаю их, они огнем жгут мои ладони, - скажи, ты простила меня?
– можешь простить?
– простишь когда-нибудь?! И она, подаваясь под его руками, выгибаясь, - да да да!!! Как же мне было не простить тебя, милый!
– конечно же, простила!
– С самого начала. Сразу же. Всегда...

Догорающее яркое солнце вползает в комнату, горячит лицо, пробивается в закрытые глаза, ярчит под веками...

Глава 6

Они сидели на веранде все вместе, было очень холодно, но

предчувствие скорого расставания, скорых перемен удерживало их,

не давало расходиться.

Т. Янссон, "В конце ноября"

– Когда?

– Какое это имеет значение?

– Нет, скажи, когда это случилось.

– Ну хорошо... В тот день, когда надо было объявлять результаты конкурса. Я сказал: "Эмбер, встань, пожалуйста. Ты проиграла. Ты уволена". И ты стояла, не веря своим ушам, такая возбужденная, возмущенная... Как сейчас помню... На тебе была ярко-синяя кофточка, две верхние пуговицы расстегнуты - обычный прием, чтобы зрительно увеличить небольшую грудь...

Она хлещет его с размаху газетой по лицу и по шее. Хаус прикрывает глаза и в этот момент чувствует внезапное необъяснимое облегчение. И солнце светит, проникая под веки, криками чаек отдаваясь в ушах, и день сверкает морем, - и они оба знают, как он будет извиняться нынче ночью.