Два грозовых воина сошлись в небе. Ненец ударил, копьём в грудь манжару, в панцирь с серебряными драконами. Двумя клинками, как клещами, Лунг-отыр перехватил копьё. Наконечник полыхал у самого его лица, но полетел вниз, когда перегорело древко. Хан-Хаденгота выхватил сарматский меч и кинжал. Четыре клинка замелькали, скрещиваясь с грохотом и вспышками, и эта маленькая гроза сливалась с бушевавшей над ней битвой небесных всадников на оленях. Только грозовые шаманы и могли выдержать всё это, не ослепнув и не оглохнув. Ненец владел оружием не хуже манжара, и храбрость не покинула Хан-Хаденготу. Но отчаяние всё больше заполняло его сердце. Он остался один, совсем один! Ненцы ненавидят его, грабителя и насильника, не меньше, чем сииртя или манжары. Новой дружины ему уже не собрать. Удары вождя становились всё более слабыми и неточными, пока наконец пылающий клинок Лунг-отыра не вонзился ему в грудь, прожигая насквозь костяной панцирь вместе с телом. Там, где на кости была вырезана фигура Нга на ящере, осталась лишь дыра с почерневшими краями. Труп вождя-сюдбя, наводившего страх на всю тундру, камнем полетел к земле.

А небесная битва стихала. Сыны Севера, окутанные чёрными тучами, бежали туда, откуда пришли. Туда же, в ледяные пустыни, ускакал и Бык Севера, а косматая старуха исчезла под землёй. К святилищу слетел с неба черноволосый всадник на белом крылатом олене и приветственно помахал рукой уже вставшему на ноги Ардагасту:

— Здравствуй, племянник! Я тут гнался с дружиной за дикой охотой Торольва Бешеного, гляжу, а на тебя вся северная нечисть навалилась. Дай, думаю, помогу.

— Спасибо, дядя Гремислав! Храни тебя Перун!

— Храни тебя Даждьбог, племянник! Я бы тебе ещё помог, да некогда: скоро ночь, для диких охотников самое раздолье. Береги наш род и племя, Ардагаст, и всё царство росов! Эх, не могу привыкнуть: я от росов погиб, а ты теперь — их царь!

И Гремислав взмыл обратно в небо. В синих тучах понеслась на юго-восток, к Уралу, его дружина — Сыны Юга. На землю опустился, сияя золотым светом, Минлей. С него сошёл Або. Рядом оказались Харикл с Хилиархом. Любознательные эллины уже успели взглянуть на морских чудовищ и сразиться с ними и теперь спешили разглядеть поближе многокрылую солнечную птицу. Заметив изуродованный труп Хан-Хаденготы, солнечный шаман покачал головой и сказал будто невзначай:

— Спросил я одного греческого шамана: «Что ты видел небывалого?» Он ответил: «Злого вождя, что дожил до старости». Мудрый был шаман. Не грек даже, финикиец. Знал, когда маслины хорошо уродят, когда черти солнце затемнят. Совсем старый он тогда был. Звёзды хорошо видел, а то, что под рукой, — плохо. Раз пошёл звёзды смотреть и в яму свалился.

— Ты... видел великого Фалеса? — медленно, с изумлением проговорил Хилиарх. — Не ты ли...

— У вас, греков, меня зовут Абарисом, — спокойно произнёс Або.

Эллины застыли, в изумлении открыв рты. Абарис, гиперборейский маг, пришедший в Грецию шесть веков назад, во времена Семи Мудрецов! Хозяин золотой стрелы! Если они и ожидали увидеть его, то не иначе как летящим по воздуху величественным призраком в белых одеждах. А он... Даже не дух, как Аристей, а невзрачный, насмешливый, не старый на вид шаман, много дней деливший с ними трудности похода. Такой же мирный, добрый и терпеливый, как все сииртя. А они, многознающие пришельцы с юга, ещё и посмеивались над суждениями гиперборея, простыми, как жизнь его племени...

Вопросы вертелись на языках эллинов, теснились, мешая друг другу. Абарис довольно улыбнулся:

— Вижу, много спросить хотите. Вам, грекам, всегда надо или много иметь, или много знать. Это хорошо. Я думал, вы броситесь искать склады с данью, себе стянуть хоть по паре шкурок. А вы пошли к солнечной птице. Подождите, всем всё расскажу. А сейчас...

Он простёр руку к небу. Там впервые за долгие дни разошлась белёсая пелена, открывая чистый голубой простор. Солнце, красное, заходящее, нежаркое, показало свой лик, заиграло в снегах, не залитых ещё кровью, не заваленных трупами. И сердца воинов наполнились радостью и верой в себя, во всё доброе и чистое в этом мире. Они не просто убивали и погибали сами — спасали весь север, весь мир от богов тьмы, холода и зла. Вон чумы и ямы, полные мехов, бивней, моржовых клыков — всего, за что хищные пришельцы сделались рабами Нга. Но кто из воинов Солнца думал об этих богатствах, когда бился с морскими чудовищами, стоял в снежном кургане или под молниями летунов?

Росы и манжары, сииртя и печорцы разом опустились на колени, простирая руки к западу, и запели на нескольких языках хвалебные песни Солнцу, другу людей, защитнику добра и правды в этом бурном, но прекрасном мире.

С севера прилетели люди-орлы, опустили на снег байдару. Из неё вышли важно, будто богини, три чародейки, а за ними — Сята-Сава и Сигвульф с дружинниками. Радостно обнимая мужа, Лютица чуть слышно сказала:

— Я там без тебя справилась, на то и женские чары... Только... прости меня, Лада... лучше бы мы были вместе. Слушай, мне то и дело голос Вышко чудился. Морок, что ли?

— Нет. Я тоже слышал. И сила волшебная оттуда шла. Слабенькая, правда, но добрая. Ну и сынка мы с тобой породили, даром что поздно! Вернёмся — начну учить.

Дружину Хан-Хаденготы перебили, оставив, по северному обычаю, лишь одного воина, чтобы донёс своим весть. Вдруг из-за пролива появился ещё один отряд на оленях и собаках. Узнав ненцев, сииртя схватились за оружие. Изготовились к бою и всадники, но Ардагаст велел первыми не нападать. Отряд приблизился к острову. Вперёд выехал молодой ненец в костяном панцире, на рыжем олене и громко спросил: