— Тётя Мирослава, посмотри, пожалуйста, в чару: что с моими тятей и мамой? Может, выйдет?

Чёрные глаза девочки с трепетной надеждой глядели на волшебницу.

— Попробую, — вздохнула та. — Милда, поищи берёзовую чару. В прошлый раз она здесь, во дворце осталась.

Лучшие воины двух парфянских царей стояли, ощетинившись копьями, друг против друга на мосту через Тигр. Стояли — и не начинали боя. Сейчас первые их шеренги лишь прикрывали особых бойцов. Тех, что не носили никакого оружия, но обладали силой, делавшей каждого из них опасным для целого войска.

За шеренгой отборных воинов Артабана стоял длинноволосый человек в чёрной с серебром хламиде. Духовным зрением он ясно видел за шеренгой воинов Пакора своих противников — десятерых персидских магов в башлыках, с барсманами — связками прутьев — в руках. Валент усмехнулся. Ему не страшны эти священные веники. За его спиной — десять лучших магов Братства Высшего Света, но их задача — лишь усиливать его чары. Его оружие — семь перстней, дающих власть над семью космическими силами. Менандр Самаритянин, глава Братства и сильнейший маг, предпочёл держаться поближе к царю. А вперёд выставил его, Валента. Пусть! Ощущать себя выше всех земных интриг — наслаждение для духовно совершенного.

Стена огня внезапно взметнулась посреди моста. Валент, словно кулачный боец, выставил вперёд руки с перстнями. Огонь? На него есть вода. Перстень Луны, серебряный с сапфиром. И вот уже пламя, зашипев, погасло. Вместо него замерцала золотистая завеса. Братья Солнца умеют её ставить получше... Тот же перстень Луны. Тонкие серебряные клинья прорезали золотую преграду. Они растут, сливаются, рвут её в клочья. Теперь железный перстень с рубином. Из камня вырывается пучок молний, и первая шеренга воинов Пакора валится замертво. Следом золотое кольцо с гелиотропом порождает яркую вспышку. Пусть не думают, что только им подвластна сила Солнца. А пока полуослепшие маги не пришли в себя — главный удар. В свинцовом перстне с гранатом — сила тьмы и смерти, сила Сатурна и Ахримана.

Чёрный мрак внезапно окутал персидских магов. Когда же рассеялся — все десять служителей Ормазда лежали мёртвыми. Все! Десять чёрных магов неторопливо отошли в сторону. Просто убивать железом воины могут и без них. Заревели трубы, и защитники Ктезифона бросились бежать, давя друг друга, а воины Артабана нещадно разили их. Некромант в чёрной с серебром хламиде с величавой небрежностью взирал на это. Он чувствовал себя владыкой мира, превосходящим силой всех семерых архонтов и стоящим выше всех данных ими законов.

А на Ктезифон уже летели стаей стервятников вызванные чёрными магами демоны. Летели убивать, увечить, насиловать презираемых ими смертных, жечь и разрушать плоды их труда. Демоны знали своё место в мироздании. Они, конечно, не боги. Бог — это сильный, которому всё можно. Но по сравнению с людишками они, демоны, высшие существа. И законы людей им не писаны.

Хан-Хаденгота, нахлёстывая оленя, мчался к своей дружине. Вместо обычной дерзости его душой овладел страх. Погибли все три зверя-духа, его многолетние покровители! А убитый им лучший воин росов, великан с огромным мечом, воскрешён неведомой богиней! Вождь ненцев ясно видел всё это, хотя и не был шаманом. Он готов был бросить всё и бежать в снежную пустыню. И что дальше? Скрываться в тундре или тайге, охотиться в одиночку, голодать? Не быть больше грозным воином и вождём? Нет, он — сюдбя и умрёт как сюдбя. Не сказав никому ни слова, вождь снова занял своё место в середине строя оленной дружины.

А с неба разом падали снег, дождь и град. Две облачные рати столкнулись над проливом, с грохотом осыпая друг друга молниями, и лишь иногда среди них проглядывало словно маленькое золотое солнце. Но сииртя и печорцы, видя это буйство стихий, лишь приободрились.

— Сыны Юга бьются с Сынами Севера! А вот и Минлей-птица! Нум не забыл нас! — кричали северяне и ещё усерднее теснили нечисть.

Воины Вишвамитры не заметили бегства вождя ненцев. Они пробивались навстречу крушившим лёд гигантским выдрам. Первыми это сумели Сагсар с Нежданом. Острая голова чудовища на длинной толстой шее нависала над ними, извергая пар из ноздрей. Из зубастой пасти вырывалось злобное шипение. Сагсар метнул аркан. Выдра недовольно замотала головой, легко сбросила человека с коня, потащила по льду. Но сармат не отпускал аркана. Ловко забравшись за трупы сюдбя-великана и его медведя, Сагсар упёрся ногами в снег и, напрягая до боли мышцы, тянул на себя морского исполина.

— Давай, сынок! Орта-а-гн! — разом звал сармат на помощь сына и бога войны.

Неждан разогнал коня и всадил копьё в шею гиганта. Кровь фонтаном ударила из перебитой артерии, хлынула рекой из пасти. Громадный хвост вздымал волны, могучие перепончатые лапы пытались достать людей. Но вот уже голова выдры-змея бессильно легла на залитый кровью снег. Сагсар свистом подозвал коня, как ни в чём не бывало вскочил в седло, подъехал к сыну и похлопал его по плечу:

— Молодец, сынок! Если бы не обет, я бы такую выдровую шубу справил твоей матери! Давай хоть отрубим голову этой твари, чтобы не говорили, будто Сагсар накурился конопли и принял речную выдру за невесть какое чудище!

Неждан радостно улыбался. Немало подвигов совершил Сарматич, прежде чем отец перед всем родом признал его своим сыном, а мать Неждана взял в жёны. Сарматки и венедки охотно сплетничали насчёт того, где Сагсар чаще бывает: в юрте со старшей женой или в мазанке с младшей.

Навстречу второй выдре скакали Вишвамитра с Ардагундой. Нечисть шарахалась в стороны при виде воскресшего росского великана. И вот уже перед ним выросла громада, покрытая серой лоснящейся шерстью. Только эта шерсть и напоминала, что перед ними не дракон, а родич речной выдры, опасной лишь для рыбы. Однако зубастые челюсти твари могли сокрушить не только самую большую рыбу, но и всадника с конём. А мощные перепончатые лапы были способны этого всадника размазать по льду.