А за спинами нечисти без помех разрушали ледяной мост, подбираясь к северянам, покорные воле чёрных шаманов морские гиганты. На востоке стоял оглушительный треск: огромные выдры крушили лёд лапами и всей тяжестью тел. На западе сквозь облако горячего пара проглядывало пламя и бил в небо фонтан огня и дыма. Огненное дыхание кита обращало лёд в воду, а её — в пар.

Но охотники не бежали. Без криков, с тем же спокойным мужеством, с каким охотились на китов и белых медведей, сииртя и печорцы бились с нечистью. Их родина была не далеко на юге, а здесь же, за проливом. Тех, кто остался в стойбищах, ожидали в случае поражения резня или рабство, арканы ненцев, мечи сарматов, клыки прожорливых сюдбя. И северяне упорно сражались, не теряя надежды на помощь «железных людей» и их солнечного вождя.

И помощь пришла. Первыми поспешили на подмогу оборотни Волха и их северные братья, люди-волки. Крепкие волчьи клыки перехватывали глотки пёсиголовцев, рвали бока сюдбя и их медведей. Рядом с верным Серячком гвоздил чертей дубиной Шишок, жалея лишь о том, что не может здесь встать в полный лешачий рост. Другие нуры, в турином обличье, расшвыривали нечисть рогами, топтали копытами.

Справа на бесов обрушились амазонки. Засыпав врагов стрелами, поляницы устремились на них с секирами. Золотым пламенем реяли на ветру волосы Ардагунды, грозно сверкала тяжёлая кханда Вишвамитры. А слева уже мчался на ферганском «небесном» коне сам царь росов, и золотой луч бил из Чаши в его руке. Рядом Ларишка слала в тунгаков стрелу за стрелой. Два десятка отборных дружинников следовало за царём.

Царский отряд врубился с налёта в самую гущу нечисти. Уроды один страшнее другого — волосатые, собакоголовые, безголовые, с шарами вместо глаз — остервенело бросались со всех сторон, напарывались на мечи и копья, горели живьём в пламени Огненной Чаши. «Вот с кем породнились предки незнаемых», — думал Ардагаст, прожигая себе дорогу сквозь ревущее скопище.

Трое сюдбя на белых медведях встали на пути у царя. Глыбы мышц перекатывались под волосатой кожей, в оскаленных пастях белели клыки, не уступавшие медвежьим. Один великан рухнул с прожжённой в груди дырой. Другой подобрался сбоку, взмахнул дубиной — и взревел, хватаясь за обрубок руки, которую вместе с дубиной отсекла махайра Ларишки. На третьего бросился с копьём сииртя Хаторо. Великан дубиной перебил копьё. Второй удар сломал коню хребет, но охотник успел соскочить наземь и в следующий миг, ухватившись за шерсть медведя, оказался за спиной у людоеда и всадил ему в горло нож.

Внезапно над головами сииртя показались трое летящих ненцев. Стрелы-молнии с грохотом ударили в северян и нуров. Волх мигом понял: эти хотят напугать охотников, чтобы бежали, давя друг друга и мешая всадникам; но охотятся летуны за царём. Одни венеды с перепугу бросались наземь, другие пускали стрелы в ответ. Шишок, рядом с которым ударила стрела-молния, тоже упал было. Потом вскочил, выругался и засвистел, загоготал во всё горло. Поднялся ветер, разметал стрелы, подхватил, завертел летунов, и те, бессильно кувыркаясь, рухнули на землю. Лешак довольно подбоченился:

— Что, не ждали? Леший, он и в вашей тундре леший.

Двоих летунов разорвали в клочья волколаки. Третий бросился туда, где сверкал золотой луч Колаксаевой Чаши. На пути ненца встал Шишок:

— Куда, коршун? Мы тебе не цыплята.

— Я — сюдбя! — оскалил зубы летун и выхватил из колчана громовую стрелу, метя в грудь лешему. Но зубы Серячка тут же сомкнулись на запястье ненца, а тяжёлый кулак Шишка проломил череп. Царский леший был с виду неказист, но силён даже и при обычном своём росте.

Тем временем Ардагаст пробился наконец к киту. За клубами горячего пара чудовище нельзя было даже разглядеть, не то, что подобраться поближе с копьями. Заметив среди пара проблески огня, Зореславич направил туда пламя Чаши. И вовремя. Кит выдохнул огонь во всю силу исполинских лёгких. От всадников остались бы только обгорелые кости в спёкшихся панцирях. Но красно-чёрное, смешанное с дымом пламя натолкнулось на золотое. Две огненные стены дрожали, не в силах одолеть друг друга. А сюдбя и тунгаки наседали со всех сторон. Дружинники, став полукольцом, отбивались, не пуская их к царю, занятому поединком с невидимым чудовищем. У каждого в бою было своё место.

И место царя было трудным и опасным. Рука уставала, чувствуя напор недоброго пламени. Раскалялись доспехи, трудно было дышать, словно в натопленной не в меру бане. Кто устанет скорее — человек с маленьким солнцем в руке или живой плавучий остров, извергающий огонь? Где царевичи со зверобоями на байдарах? А невдалеке от царя бился Хаторо, и сердце молодого сииртя терзала досада. Были бы у него каяк и гарпун, он бы в одиночку поразил кита. В роду Моржа он, Хаторо, не последний охотник! А среди росов — только неумелый наездник, с трудом управляющийся с лошадью и длинным копьём.

В небе творилось что-то вовсе непонятное и грозное. С севера надвигались тёмно-синие тучи, явственно слышались раскаты грома. Гроза в такое время года? Среди туч временами проглядывал сияющий золотой диск, хотя солнце должно было быть на юге. С юга же надвигалась, вспыхивая молниями, другая стена туч. А над островом снова загорелся зловещий огонь сполоха. Разноцветное сияние разрасталось, близилось, и с его приближением всё сильнее налетали порывы холодного ветра. И только шаманы видели, как с севера скачут по небу воины на чёрных оленях, а с юга — на белых, как летят их грозовые стрелы, как бьётся окружённый врагами шаман на солнечной птице, а по тундре снова несётся старуха на чёрном быке-олене.