–  Это новейшее оружие против большевиков повезли, - таинственно зашептал он очутившемуся рядом священнику, - страшное оружие. Пшик - и ни одного большевика не останется.

Священник широко перекрестился и, подняв кверху глаза, прогнусавил:

–  Дай бог, дай бог уничтожить все большевистское семя.

Толстяк молитвенно сложил руки и тоже поднял глаза вверх.

Перестук колес еще не стих вдали, когда к начальнику станции подбежал взволнованный дежурный.

–  Вот, - он протянул начальнику клочок бумаги, - мне кто-то передал с этого состава. Читайте, читайте скорей!

Почувствовав недоброе, начальник схватил бумагу, но никак не мог нацепить на нос очки. Наконец справившись с ними, он прочел торопливо нацарапанные строчки: «Необходимо задержать поезд. Это большевики».

–  Боже! Я им лучший паровоз!.. Отцепил от воинского эшелона!
– начальник схватился за сердце.

–  Потом будете переживать, - зло оборвал его дежурный, - сейчас необходимо передать по линии.

–  Связь прервана.!

–  Это на восток. А на запад…

Дежурный бросился к вокзалу, но, увидав офицерский патруль, остановился.

–  Вон тот бородач, - показал он, - по всей видимости, большевистский агент. Задержите его. Доказательства я представлю позже.

Он посмотрел вслед патрулю, уводившему упирающегося толстяка.

–  Там ты помашешь вслед большевикам платочком, - процедил он сквозь зубы.

…Рассвет застал поезд далеко от города. Мощный паровоз рвал встречный ветер, легко ведя за собой вагоны. Лавров подставил голову ветру.

–  Если так пойдет дальше, мы быстро выскочим из этого пекла.

Поезд мчался, все набирая скорость. А впереди, намного обогнав его, уже летела телеграмма.

Стрелка манометра, показывающего давление в котле, приближалась к красной черте, но Андрей все бросал и бросал уголь в топку. Он, как и все в этом поезде, знал, что дорога каждая минута, каждый километр. И все время - и когда помогал Лаврову, и когда самостоятельно вел состав - Андрей помнил об этом. Он все больше верил в успех дела, и радость захлестывала его.

В командирском купе были также возбуждены удачей. Марков восхищался находчивостью Мате и Ильина и от души хохотал над незадачливым станционным начальником и подполковником. Единственно, чем -недоволен был Марков, - что сам он не принимал участия в операции и его даже не пустили на перрон: Ильин дал строгий приказ-не выпускать никого. Но это огорчение было ничтожно по сравнению с его шумной радостью.

–  Ну до чего же тупы эти колчаковцы!
– смеялся Марков.

Мате поднял на него спокойные голубые глаза с чуть припухшими от бессонных ночей веками.

–  Нет, враг не так уж глуп и пока еще достаточно силен, - возразил он.
– И поверить в глупость врага - значит, наверняка обречь себя на неудачу.

Марков удивленно поднял брови и развел руками.

–  Ну, знаешь ли, ты заблуждаешься. Все факты показывают глупость, а стало быть, какую-то слабость врага.

–  Нет, это не глупость и не слабость. Наши действия слишком дерзки, я бы сказал, фантастичны по своей дерзости. Вряд ли может себе представить начальник станции или тот же подполковник, что в центре территории, занятой армией «верховного правителя Руси», большевики захватили поезд с золотым запасом и гонят его по железной дороге к линии фронта, чтобы передать это золото Советскому правительству. Ведь для них это утопия. Верно?

–  Утопия, - кивнул Марков.
– И все-таки я объясняю наш успех растерянностью и обреченностью врага. Наступление Красной Армии действует на них так, что они заняты только одной мыслью - быть или не быть и куда податься в случае… - Марков сделал выразительный жест.

–  Мне кажется, Петр Иванович, что вы слишком благодушно настроены, - сказал внимательно слушавший спор Ильин.-Должен предостеречь вас от излишней самоуверенности.

Он встал и вышел из купе.

За окном проносилась густая черная ночь. Редкие искры, вылетающие из трубы паровоза, перечеркивали иногда темный прямоугольник окна и тотчас же гасли. Ильин постоял немного, прислушиваясь к мерному стуку колес, и медленно пошел по вагону. На площадке неподвижно, как изваяние, стоял часовой - немолодой рыжеволосый австриец. Ильин узнал Бокмюллера. Он провожал глазами гаснущие искры и очень тихо напевал какую-то задушевную мелодию. Может быть, вспоминал он родину, а может быть, думал о том, что несколько лет назад пришел он на эту землю врагом, пришел убивать, уничтожать, жечь, а теперь, как и тысячи его земляков, с оружием в руках защищает эту землю. Когда-нибудь вернутся они на родину, о многом им придется рассказать, многое в жизни придется переделать.