Нужно объясниться с ним, потом что-то решить: ждать звонка от Люси или Руслана? Самой наводить справки? Уехать к маме?

– Мама в больнице, - проговорила я, голос осекся.

Озвучила то, что пока было лишь услышано, но не обрело словесной и оттого реальной формы, и тотчас же почувствовала, будто рассыпаюсь. Я сделала еще два глотка воды, сглатывая колючий ком горечи, застрявший в горле, и продолжила:

– Руслан точно не знает, что с ней. Люся в панике. А мама… Я ни разу не видела ее больной. Или чтобы она какое-нибудь лекарство принимала. Никогда ни на что не жаловалась, и вдруг…

Я взглянула на него, внезапно ощутив перемалывающую, сокрушающую дух беспомощность. Тотальную и этим пугающую. Сердце ухнуло в ледяную черноту. В голове не укладывалось, что мамы… может не стать. Вот так – беспричинно, без предпосылок, однажды.

Мгновение Савельев всматривался в мое лицо, в глубоких глазах отражалось пронзительное сочувствие. Затем его губы поджались, он посуровел:

– Одевайтесь, - скомандовал, резко поднявшись с кресла.

Я не сводила с него недоуменного взгляда.

– Вы едете в Менделеевск, - пояснил, теряя терпение, быстро собрал папки с бриффинг-приставки, подал мне мой телефон. – Сегодня же. Сейчас.

– Я не…

Он раздраженно цокнул языком.

– У вас вредная привычка вечно говорить «нет» или начинать отбрыкиваться на любую мою попытку помочь и вообще проявить участие. Я чем-то неприятен вам? Ну, кроме того, что сглупил на корпоративе?

Взбешен. Я отметила, что его руки стиснуты в кулаки, а в глазах – ужаливший меня упрек. Осторожно поднявшись, я задвинула стул, но продолжала опираться на его спинку, не уверенная, что удержусь на ногах. Колебалась перед ответом:

– Я не решила, что именно делать. Но, думаю, мне действительно лучше…

– Быть рядом с матерью, - непререкаемым тоном перебил меня Вадим, предупреждающе сверкнув глазами. – Поэтому одевайтесь, я буду ждать вас в машине.

Глядя в его решительное, ожесточенное лицо, я поняла, что слова «ни вам, ни мне не следует этого делать» он не воспримет. Более того, я сама не смогу их произнести. Не сейчас, когда все так зыбко, черно и сыплется под руками и ногами, заглатывая, точно зыбучие пески.

***

Звонок Руслана совпал с моментом, когда Савельев захлопнул за мной переднюю пассажирскую дверь своей машины.

– Люся позвонила, - его голос заглушал какой-то фоновый шум. – Гипертонический криз. Состояние пока более или менее. Неплохое, но пока и нехорошее. Но, вроде, ничего страшного. Переполошил тебя, да?

– Я приеду, - ответила я, снимая берет. Нервно сжала ворот пальто и покосилась на Вадима, тоже глянувшего на меня, уже пристегнувшегося и готового выехать с парковки, но ожидающего завершения моего разговора.

– Отлично. Люське будет поспокойнее с тобою рядом.

– Что-то выяснилось? – спросил Вадим, заворачивая на улицу, еще не запруженную потоком машин.

– Да. Сказали, что это гипертонический криз. Пока ничего определенного.

Гипертония. Ни Люся, ни мама ни слова мне о ней не говорили. А я сама была так невнимательна, так отстранена, что не заметила…

– Мне нужно в железнодорожные…

– Да-да, предоставьте это мне, я сейчас все улажу.

Затормозив на светофоре, Савельев принялся листать контакты в своем сотовом, затем сделал звонок:

– Рита, день добрый. Это Вадим Савельев… У меня просьба к тебе: отложи билет Москва-Менделеевск на сегодня… Когда? ... Хорошо. Мы подъедем к восьми.

Повернувшись, задумчиво взглянул на меня и сказал своей невидимой собеседнице:

– И обратный, пожалуйста, - вопросительно поднял бровь, кивком головы побуждая определиться с числом, когда буду готова вернуться. Я, секунду подумав, шепотом произнесла:

– На вечер десятого.

Двое суток. Этого мало, очень мало. Мало для дочери, упустившей состояние матери, живущей от нее на расстоянии, выделившей для общения с родными мизерное количество времени. Но работа требует моего скорейшего возвращения.

Работа, профессия… Это они мною владеют, а не я ими.

– На вечер десятого… Угу, понял. Огромное спасибо, - он тепло рассмеялся на какую-то реплику той девушки, и я вдруг остро почувствовала укол холода, тоски и одиночества. – Витьке привет от меня… Да, и тебе счастливо.

За окном автомобиля мчалась будничная городская жизнь, расписавшая коричнево-черное пространство улиц параллельными, пересекавшимися и заверяющими в своей стабильности узорами, смело врезавшаяся крышами зданий в серебристо-серое, неизменное и повседневное февральское небо.