После назначения в апреле 1938 г. заместителем начальника УНКВД по Харьковской области Д. А. Перцов продолжал неистово изобличать «еврейских националистов» и тут. Его очередной подследственный – бывший начальник отделения 3-го отдела (КРО) УГБ УНКВД по Харьковской области Г. М. Дрешер (см. биосправку) – вспоминал: «Перцов перед уходом сказал следователям: «Бейте его смертным боем, пока он не даст всех сионистов, троцкистов, националистов и шпионов в Управлении» [117] .

Но главным партийным грехом во времена «Большого террора» было не пребывание в рядах небольшевистских партий, а «троцкистское прошлое», на которое до февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. руководство НКВД нередко смотрело снисходительно.

В 1928 г. был исключен из числа кандидатов в члены партии «за троцкизм» секретарь комсомольской организации Киевского института народного хозяйства С. И. Броневой, старший брат которого А. И. Броневой возглавлял 2-й отдел ЭКУ ГПУ УССР и был единственным человеком, которого председатель ГПУ УССР В. А. Балицкий запросто называл на совещаниях по имени – Саша. «Оппозиционера-троцкиста» не только защитили от преследований, но и устроили на работу в… ГПУ. Позднее С. И. Броневой с гордостью рапортовал о том, что «…работая в ГПУ в Киеве, принимал активное участие в разгроме троцкистской организации, лично арестовывая троцкистов, возглавлявших оппозицию в институте народного хозяйства и втянувших меня В ОППОЗИЦИЮ» [118] .

Вот еще один пример. В начале 1937 г. бюро Харьковского обкома КП(б)У рассмотрело персональное дело заместителя начальника УНКВД по Харьковской области майора ГБ Я. 3. Каминского, который «забыл» сообщить при обмене партийных документов о том, что он в 1923 г. вместе с другими сотрудниками Киевского губотдела ГПУ (среди которых были и М. С. Алёхин, В. М. Горожанин, П. М. Рахлис) голосовал за платформу Л. Д. Троцкого. Перед рассмотрением его дела секретарю Харьковского обкома КП(б)У М. Н. Налимову позвонили по телефону нарком внутренних дел В. А. Балицкий и его заместитель К. М. Карлсон, и бюро обкома вынесло постановление: «Указать тов. Каминскому на допущенную им ошибку, которая состояла в том, что он не заявил при проверке партийных документов о своих шатаниях» [119] . Комментируя такое решение бюро обкома КП(б)У, председатель Харьковского облисполкома Г. К. Прядченко правильно отметил, что «за такие дела рядовых коммунистов исключали из партии, а Каминскому лишь указали!» [120] . Симптоматично, что такую «принципиальность» Прядченко проявил лишь тогда, когда сам очутился за решеткой, а на заседании бюро он поддержал решение большинства, потому что не хотел ссориться с всемогущим ведомством.

Впрочем, чекистам сходило с рук и не такое. В 1920 г. сотрудник Киевской губернской ЧК Петерман за служебные преступления был приговорен к расстрелу, но каким-то образом бежал из-под стражи. Постановлением Коллегии Киевской губернской ЧК он был объявлен «вне закона». При принятии этого решения присутствовали члены Коллегии А. Б. Розанов и Е. Д. Элькин, биографические справки на которых приведены в нашем справочнике. Спустя два года Е. Д. Элькин случайно встретил Петермана на улице. Прекрасно зная о том, что Петерман находится в розыске и что ему грозил расстрел, суровый чекист Е. Д. Элькин, сам расстрелявший не один десяток врагов трудового народа (в 1920–1921 гг. – начальник концлагеря в Пуще-Водице, в 1921–1923 гг. – комендант и начальник общего отдела Киевского губотдела ГПУ), не только не задержал преступника, но и посоветовал уехать из города.

Петерман уехал из Киева в Чернигов, где обратился к заместителю начальника губотдела ГПУ А. Б. Розанову с просьбой… взять его на службу. Последний тоже преступника не арестовал, а наоборот – помог ему уехать из города. Вскоре Петермана поймали, а против А. Б. Розанова и Е. Д. Элькина возбудили уголовное дело. Обвинения были серьезные, ведь рядовых граждан Советской Украины за укрывательство «политических бандитов» и особо опасных уголовников в те времена, как правило, расстреливали. Но уголовное дело против чекистов было прекращено постановлением следователя Президиума ГПУ УССР от 12 февраля 1924 г. «в связи с амнистией в честь образования СССР» [121] .

Время вступления в органы госбезопасности. Согласно архивным данным в декабре 1917 г. в органы госбезопасности поступил 1 чел. (0,79 %) – Я. С. Беленький, в 1918 г. – 14 чел. (11,11 %), в 1919 г. – 28 чел. (22,22 %), в 1920 г. – 32 чел. (25,4 %), в 1921 г. – 32 чел. (25,4 %), в 1922 г. – 5 чел. (3,97 %), в 1923 г.
– 1 чел. (0,79 %), в 1924 г.
– 4 чел. (3,17 %), в 1925 г. – 1 чел. (0,79 %), в 1926 г. – 1 чел. (0,79 %), в 1927 г. – 1 чел. (0,79 %), в 1930-1 чел. (0,79 %), в 1936 г.
– 4 чел. (3,17 %), в 1937 г. – 1 чел. (0,79 %).

Сгруппировав эти данные по временным периодам, мы получим следующую картину.

Таблица 10 – Время вступления в органы госбезопасности

В итоге мы видим, что подавляющее число сотрудников начали свою службу в годы гражданской войны и в первые годы советской власти. 5 лиц, пришедшие в НКВД СССР в 1936–1937 гг. и сразу получившие звания высшего начальствующего состава, это члены партийного «десанта», высадившегося на Лубянке вместе с Н. И. Ежовым – С. Б. Жуковский, М. И. Литвин, Н. Л. Рубинштейн, В. Е. Цесарский, И. И. Шапиро.

Большинство наших респондентов начали свою чекистскую карьеру юными и молодыми людьми, охваченными революционной романтикой.

В 16 лет начали свою работу в ВЧК 3 чел. (2,38 %); в 17 лет – 2 чел. (1,59 %); в 18 лет – 7 чел. (5,55 %); в 19 лет – 13 чел. (10,32 %); в 20 лет – 14 чел. (11,11 %); в 21 год – 13 чел. (10,32 %); в 22 года – 13 чел. (10,32 %); в 23 года – 9 чел. (7,14 %); в 24 года – 14 чел. (11,11 %); в 25 лет – 5 чел. (3,96 %); в 26 лет – 9 чел. (7,14 %); в 27 лет – 2 чел. (1,59 %); в 28 лет – 4 чел. (3,17 %); в 29 лет – 3 чел. (2,38 %); в 30 лет – 3 чел. (2,38 %); в 31 год – 2 чел. (1,59 %); в 32 года – 4 чел. (3,17 %); в 34 года – 1 чел. (0,79 %); в 35 лет – 1 чел. (0,79 %); в 40 лет – 1 чел. (0,79 %); в 41 год – 2 чел. (1,59); в 44 года – 1 чел. (0,79).