Капитан-поручик оказался несказанно силён, и скоро он прижал мою шею к земле предплечьем своей железной руки. Я извивался и хрипел, стараясь освободиться от этого жесткого захвата. Силы были на исходе.

– Я от Эртеля, - вдруг, прошептал мне на ухо удачливый противник и чуть-чуть ослабил захват.

Услышав фамилию своего самого главного начальника, я перестал сопротивляться и только таращил глаза на капитана-поручика. Я ожидал всего, но только не такого поворота событий. Наш новый московский обер-полицмейстер Федор Федорович Эртель лично давал мне указания, перед тем, как я отправился в эту таинственную усадьбу Баташева.

– Твоя задача: прикинуться этаким простачком, - напутствовал меня Федор Федорович, - и завязать как можно больше знакомств, потом я пришлю человека, который расскажет тебе, как действовать дальше.

Из всех указаний начальника, я выполнил пока только одно - выказал себя полнейшим дураком, а человек от Эртеля уже здесь...

– Чего мне дальше делать?
– спросил я, глядя на сердитое лицо посланца.

– А я почём знаю?
– нахмурился капитан-поручик.

– Как "почем"?
– постарался я окончательно вывернуться из-под его жесткой руки.
– Федор Федорович сказал, что от вас получу все дальнейшие указания.

– Так-то оно так, - вздохнул, отпуская меня Стельшин, - но ты нам все карты спутал. Кто тебя просил на меня с ножом бросаться? Хорошо, что я всегда кольчугу под рубаху одеваю, а то бы...

– Мне жена Баташова сказала, что вы племянник его, а её преследуете. Просила меня защитить...

– О, ехидная баба, - усмехнулся капитан-поручик.
– Она подговаривала меня убить Баташова, чтоб наследство получить, а когда я отказался, так она вон что придумала. За тебя взялась... Хорошо... Только нам-то с тобой чего дальше делать? Давай так поступим: скажешь ей, что убил меня и утопил в пруду. После твоих подвигов на медвежьей спине, она во всё поверит. Я же уйду отсюда, а ты жди другого посланника. И вот еще что: если тяжко тебе будет или что-то очень важное узнаешь, обращайся к псарю Еремею. Скажешь, что от меня. Понял?

Я и кивнуть головой не успел, как капитан-поручик исчез в темных кустах.

На следующий день я провёл первый урок с детьми Баташова. Учить детей я решил по правилам профессора Новикова, первое из которых гласит: не погашайте любопытства детей ваших и питомцев. Я решил, что подробнейшим образом буду отвечать на все вопросы своих учеников, а для начала я решил проверить, как они пишут. Открыл я наугад священное писание и стал диктовать.

– Доброе имя лучше большого богатства и добрая слава лучше серебра и злата...

Диктовал я медленно с расстановкой, чтоб дети всё могли записать, как следует, но напрасны оказались потуги мои: сыновья Баташова не знали букв. И пришлось мне начать обучение с "аз". Я объяснял учениками значения и букв и всё ждал, что вот сейчас откроется и господин Баташов придет проверить, как я учу его чад. Я очень боялся этой проверки, и Бог меня миловал - никто с инспекцией ко мне не пожаловал.

Вечером, когда стемнело, я встретился в дальней аллее с Екатериной и рассказал ей о своей "расправе" над капитаном -поручиком Стельшиным. Красавица поцеловала меня в щеку и упорхнула к освещенным окнам барского дома, а я, радостно вдыхая ночную прохладу, пошел к своей каморке.

– Студиоз, - кто-то негромко окликнул меня из кустов.

Я остановился, приготовившись к очередному ночному приключению. Приглядевшись, я разобрал в кустах широкое лицо молодого парня.

– Пойдем, чего покажу, - настойчиво подзывал меня к себе парень.
– Не бойся, студиоз, пойдем...

– А я и не боюсь, - тут же, слегка задетый за живое, ответил я и шагнул с тропинки в кусты.

Путешествие наше в кустах оказалось коротким, и мы подошли к холодной кирпичной стене. Мой провожатый поднёс палец к губам, потом встал на огромный валун, посмотрел в какую-то щель и жестом велел мне сделать то же самое. Я повиновался. То, что я увидел через щель, настолько поразило меня, что я на некоторое время окаменел. По освещенной многими свечами зале бегали обнаженные (совершенно обнаженные!) женщины, а за ними гонялся седой старик, какого мне уже довелось видеть за завтраком у господина Баташова. Тощее синюшное тело старца также не было прикрыто ни единой тряпицей. Старик громко ржал и носился по зале, словно сатир за нимфами.

– Видел, - подмигнул мне парень, силком стащив меня с валуна, увлекая в кусты. - "Павильон любви". Вот бы туда попасть разок.

– Зачем?

– Неужто не понимаешь?
– округлил глаза мой новый знакомец.
– Туда самых пышных девок со всей округи собирают. Наш барин часто по окрестным деревням ездит, как заметит складную девку и в павильон сразу. Уж очень он до девок охоч.

– У него ж жена красавица, - не поверил я парню.

– У него три жены, - засмеялся тот в ответ.
– Охоч наш барин до баб и ничего тут не поделаешь... Пойдем, студиоз, вина выпьем. Меня Гриней зовут.

Я отрицательно покачал головой, на Гриня на мою попытку отказа, только рассмеялся.

– Знаю я вас - студиозов! Я ж в Москве как раз напротив Воскресенских ворот жил, рядом с вашим университетом. Посмотришь на вас издалека: с книжками идут, фу-ты, ну-ты, а как в кабаке пару ковшей примут, так сразу свои в доску. Пошли ко мне. У меня там припасено всё.

Шли мы недолго, но Гриня мне успел рассказать, что до шестнадцати лет он жил в Москве, а потом брат его матери - дядя Фрол привёз сюда и пристроил помощником буфетчика.