– Умнейший человек дядя Фрол, - искренне хвалил своего родственника парень.
– Он в грамоте, знаешь, как силён. Если надо письмо написать, так все к нему идут.

Мой провожатый не переставал хвалить родственника и своё жить до тех пор, пока мы не подошли к приземистому кирпичному зданию.

– Всё здесь хорошо, - вздохнул Гриня, открывая дверь в подвал, - только поговорить не с кем. Уж, больно, все барина боятся. У всех рот на замок. Вот так вот, студиоз.

Мы долго сидели и разговаривали, вспоминая Москву. Было тихо, только иногда, будто из-под земли, слышались слабые стоны и какой-то мерный стук.

– Что это?
– прислушавшись, спросил я нового знакомца.

– Тихо, - приложил палец к губам Гриня, - лучше не спрашивай про это. Вон горничная барыни молодой - дочь дяди Фрола Груша стала всех спрашивать про те стоны и где теперь Груша?

– Где?

– Вот и я не знаю "где"... А потом я вон в том углу камешек отодвинул и...

– И чего?

– Молчи лучше, студиоз, целее будешь. У меня еще полбутылки припрятано. Давай. А помнишь ярмарку в Китай-городе на Покров день?

Утром я встал с больной головой и пошел давать уроки. И опять весь день меня никто не побеспокоил. До обеда я учил детей, потом шел в свою каморку, куда мне приносили еду, после обеда я читал или гулял в саду. И так у меня проходил каждый день: однообразно и скучно, лишь иногда мы ходили с Гриней подглядывать в павильон любви, а потом пили вино, украденное моим новым другом из буфета. Баташов о моем существовании, казалось бы, забыл.

Прошло больше двух недель. Однажды утром, когда я пытался объяснить в саду своим ученикам идеи профессора Вольфа о зарождении всего живого, к парадному подъезду подъехала пыльная рессорная бричка. Из брички вылез офицер и стал прохаживаться взад-вперед, видимо разминая ноги. А мы как раз шли с урока в дом. Так случилось, что дети убежали вперед, а я поравнялся с медленно идущим военным и вежливо поздоровался. Он же, нехотя кивнул мне, и прошептал еле слышно.

– Как стемнеет, на этом месте. Я от Эртеля.

Как только сумрак опустился на сад, я выбрался из своего тесного пристанища и затаился в кустах, как раз напротив того места, где встретил давеча приезжего офицера. Ждал я его недолго. Офицер появился возле моей засады бесшумно, словно тень убитого короля, и сразу же заговорил тихим шепотом.

– Я здесь с инспекцией и пробуду с неделю. Кто-то из обитателей усадьбы написал обер-прокурору письмо, что здешний хозяин занимается чеканкой фальшивых монет. Мы с тобой должны найти того, кто писал письмо и узнать всё о фальшивых монетах, если они, конечно, есть. Завтра приходи сюда в это же время: я тебе скажу, что надо сделать в первую очередь, а сейчас мне надо идти...

Офицер исчез так же тихо, как и объявился, а я побрёл восвояси, терзаемый одним вопросом.

– Почему мне сразу не сказали ни о фальшивых деньгах, ни о письме?

Уже засыпая, я решил, что все эти тайны держались от меня в секрете, чтобы я не наделал глупостей, сразу же принявшись разгадывать загадки. Начальство ведало о моей горячности, а потому и не торопилось посвящать меня во все тонкости дела. Может быть, оно и так, но было немного обидно, что не доверяли мне в полной мере. Вот с такими грустными мыслями я и заснул.

Весь следующий день я высматривал приезжего офицера, но так ни разу его и не увидел. Не пришел он и ночью в назначенное место. Прошел еще день, еще ночь, но наша встреча опять не состоялась. Я забеспокоился. Просидев в саду почти до рассвета, я решил разбудить Гриню. Уж кому-кому, а буфетчику-то всегда и всё известно обо всех гостях в усадьбе. Я осторожно пробрался к подвалу, где находилась каморка моего приятеля, и нашёл на дверях подвала большой висячий замок. Вот тут я и понял всю мудрость начальственных наставлений о необходимости завязать как можно больше дружеских связей в усадьбе. Если б у меня были такие связи, то не стоял бы я с понуро опущенной головой напротив ржавого замка, а мчал бы со всех ног к другому приятелю. Но я пренебрёг мудрыми указаниями, и потому угрюмо смотрел на безмолвного рыжего сторожа. И оставалось мне только уповать, что утро ночи мудренее.

Утром я побежал на псарню. Я чувствовал, что офицером, который приехал для того, чтобы вооружить меня нужными наставлениями, случилась беда. Об этом я торопливо сообщил псарю Еремею. Других вариантов сообщить о беде миру я не смог придумать. Еремей долго думал и велел мне ждать.

– Чего мне ждать-то?!
– недоуменно воззрился я на псаря.

– Жди, - вздохнул псарь и без каких-либо намеков на вежливость выставил меня за дверь.

Я остался опять один. Даже уроки мне сегодня не шли на ум. Сыновья Баташева что-то читали мне по слогам, а смотрел в окно и думал.

– Если здесь делают фальшивую монету, то должны же они как-то привозить металл? За всё время, что я здесь не довелось мне в усадьбе видеть ни единой телеги... А что это значит?

Я прошелся по нашему классу, велел мальчишкам читать громче и стал чесать затылок.

– Это значит, - после некоторых раздумий стал я отвечать сам себе, - или здесь ничего не делают, или есть в усадьбе какие-то потайные ворота.

Узнав немного нрав Баташова, я даже и не держал мысли, что он может что-то делать по мелочи да горстями. Нет, не тот это человек, если уж Баташов что-то делает, так непременно возами. Я решил искать потайные ворота.