Лес вел себя как-то странно, непривычно. Петлял, скрывал зарубки, знакомые места морочил, глаза отводил. То в сторону заведёт, то оврагом неожиданно путь перегородит. Так шли и шли под дождем: шаг вперёд, два назад. Уже можно было два раза в деревню и обратно смотаться, в нормальное-то время, а не в этот морок.

Бабка пыталась как-то (по своему обыкновению и прямолинейности — довольно прозрачно) намекнуть Сытю, что если лес морочить начинает, лучше ему подчиниться, оставить затею, отсидеться дома. «Колодные возвращаются», — говорила бабка, если кого-то в глуши теряли, и руки её, набухшие синими венами, много повидавшие руки, начинали дрожать мелко-мелко, словно неутолимый озноб колотил старуху, и ничто не могло её согреть, если трясучка эта начиналась. Когда Сыть был маленький, не понимал ничего, слушал эти сказки, леденея от ужаса. Потом просто смеялся над бабкой, что верила в свои старорежимные приметы. Понял в этой жизни, что к чему, и боялся не черта и прочей всякой не существующей нечисти, а главный его страх был — перед лицом партии и правительства в лице Николая Степановича из райфинотдела.

Морок, в конце концов, закончился, перед глазами опять расстилались знакомые опушки, да пролысины. Сиплый резко остановился, поднёс палец к губам, предупредил, мол, теперь тихо. Подкрадывались уже совсем молча, пока сквозь стволы деревьев не показалась вырубленная в лесу проплешина.

Несмотря на дождь и неизбежную рабочую неразбериху — сваленные доски, кирпичи, строительный мусор, — они увидели явно охранные знаки, окружающие площадку. Сиплый махнул рукой на ближайший из символов, что впечатался небольшими камешками прямо в землю. Сыть даже глаза протер и потянулся за пазуху, где лежала только что найденная карта. Та же самая звезда. С вывернутыми лучами, сходящимися к центру...

Откуда появился этот человек в чёрном плаще, Сыть, сколько не вспоминал эти долгие годы, так и не смог понять. Они же с Сиплым начеку держались, и лес им, проводникам, всегда как родной был, а тут предал, ни одним шорохом не выдал, что нависла над ними чёрная тень, пока они бесовский знак разглядывали. У Сытя, несмотря на весь его воинствующий атеизм, ладонь непроизвольно сложилась в щепоть и ко лбу потянулась — крест сотворить. Только и эта идея, в своей запоздалости, не очень удачная получилась.

Когда увидели человека в плаще, поздно было, хоть и ринулись в разные стороны, моментально почуяв, что ничего хорошего от встречи этой ждать не приходится, да только время было упущено. Слишком близко этот ... в плаще ... подошел. Сыть уверен был, что догнав первым Сиплого, незнакомец и остановится, подельник-то по всем статьям — и в беге, и в выносливости, и в силе — Сытю всегда уступал.

Да только не иначе, как сам чёрт под ноги корягу подсунул, через неё Сыть и перецепился, ногами в раскисшей земле заскользил, не удержался, рухнул. Корчился в грязи, пытаясь встать, а сердце тоска сразу чёрная вместе с тенью в плаще накрыла: всё пропало. Хотя почему ему нереальный ужас отшиб и разум, и чувства в тот момент, тоже непонятно было. Мало ли кто по лесу ходит? И почему это только в страшных предчувствиях извивался он в судорогах и кричал тоскливо этому ... в плаще:

— Мы случайно, случайно... Я клянусь...

Чёрный наклонился над ним так низко, что Сыть слышал его дыхание, а вот лица так и не мог разглядеть. А тот, что белый свет ему перекрыл тенью, видел как раз очень хорошо. И не только то, что бросалось в глаза, но словно прямо по книге в душе читал:

— Фискал? И многих ты уже ... того? Ради светлой мечты? А что у тебя за мечта, а, говори? Чистый кабинет в райфинотеле, бумажки там перебирать? А на выходные в тайную баньку, доносительством нажитую, с разбитными девицами, да приятелями, такими же стукачами, заваливаться?

Голос крутил душу, хриплый, словно простуженный:

— Так паспорт же из колхоза просто так не отдадут, — Сыть зарыдал в голос, размазывая грязь по лицу. — Клянусь, не со зла я. Мне бы только паспорт забрать, а там — никогда больше... Рукой своей, вот те крест.

Но не успел перекреститься. Из черноты капюшона проявилась уродливая шишковатая голова то ли зверя, то ли люда, но с бычьими рогами. Глаза — угли чёрные, все нутро до печёнок выжигают. Сыть, икнув глубоко, даже рыдать перестал, когда понял, что не человек над ним наклонился. Сверкнуло металлическим блеском, вторая волна паники — уже не предчувствия, а непоправимости — вместе с резкой, доселе не испытываемой болью от плеча и до кончиков пальцев в правой руке, накрыла Сытя. «Откуда алебарда?», — пронеслось в голове, затем он услышал дикий животный крик, перекрывший все прочие звуки, увидел свою правую руку, совершенно отдельно перебирающую пальцами воду в грязной луже, и, наверное, потерял сознание.

— Это за ложь, — произнёс дьявол в черном плаще, взмахнул холодной сталью второй раз. — Это за клятвопреступление.

Лежащее без сознания тело дёрнулось в механических конвульсиях, как-то очень просто отлетела от него и вторая рука. Уже в ужасающей тишине опять раздалось простуженное:

— А это, чтобы не ходил, куда не надо, — и сверкнул сталью ещё раз.

И ещё раз.

Наклонившись над жутким месивом из грязи и крови, он зловеще, уже садистски ласково произнёс:

— Я верну тебе то, что отнял сегодня. Через пятьдесят лет. А пока... Свободы хотел?

Хлопнул в ладоши, и белый кречет с серыми брызгами на крыльях пронзительным глубоким стоном метнулся в тяжёлое небо. Травы даже не примял. А кровь? Так как будто и не было никакой крови. Словно спелые ягоды кто-то под дождём каблуком раздавил. В землю сок ушел, а что не ушло — ливнем смыло.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПИХТОВКА

Глава 1. Фантом