— Джонг, — сказал Мин.

Они помолчали ещё немного, словно на панихиде. Лив это пугало. Наконец Теки, разрушив трагизм момента, неожиданно встал и, смущаясь, произнёс:

— Я сейчас, скоро...

Он как-то очень торопливо направился к выходу, а Лив подумала злорадно, что ему не стоило бы столько много пить. Девушка перевела взгляд на Тома, который, заметив смех в её глазах, улыбнулся:

— Ничего не проходит даром. Ни плохое, ни хорошее...

— Извините, — начала Лив, пытаясь понять, насколько уместен сейчас будет её вопрос. — Я хотела спросить про наличники...

Том посмотрел на неё непонимающим взглядом:

— Про что?

— Вы сейчас на окна вешали наличники. Ставни. На них такие интересные изображения... Я до сих пор на Ириде не видела ничего подобного. Что это?

— А, — догадался Том. — Притчники. Вообще-то, их нельзя не только иметь, но и называть как-либо. На них нельзя смотреть, но на самом деле смотреть на них мало кому удаётся. Ходят слухи, что их осталось всего несколько штук на всю Ириду.

— Почему?

— Говорят, уничтожили, — пожал плечами Том. — А мне нравится. Здесь они никому глаза не мозолят запретными темами, и детишкам — развлечение.

— А что в них такого?

— Притча, — ответил Том. — Древняя притча, а что это такое и зачем оно нужно, уже никто не помнит.

— Если никто не помнит, почему тогда запретное?

— А ты попробуй долго на них смотреть, почувствуешь, что-то пробуждается в глубине души. Словно какие-то далёкие воспоминания пытаются пробиться в твою упорядоченную жизнь. Знаешь, это как забытый сон днём в памяти всплывает. И помнишь, что что-то такое было, а вот что именно и о чем — сколько не мучайся, непонятно.

— А-а-а, — сказала Лив, потому что больше она не могла ничего сказать на это. — Понятно.

И замолчала. Том внимательно посмотрел на неё и вдруг огорошил:

— Ты же что-то другое хотела спросить, верно? Только тебе неудобно.

Лив заёрзала.

— Ну, я... Это... Джонг всё-таки мой друг... Ему помочь... но не знаю...

— Ты хотела спросить меня, каково это — быть банхалом? — прямо сказал Том. — Так ведь?

Это был очень сильным духом человек, поняла девушка. За маской приземистого, хлопочущего по хозяйству цафена скрывались внутренняя сила и достоинство рыцаря. Он тоже был стражем границ, поняла Лив без единого намёка на прошлое Тома. Просто поняла и всё.

— Ну, это... Вообще-то, да, — выдохнула Лив.

Том вслушался в себя, затем встал с табуретки и прошёлся по залу, словно разминая ноги. Затем остановился перед Лив. Теперь она смотрела на него снизу вверх. Очевидно, ему так легче было произнёсти то, что намеревался. Немного возвышаясь не столько над Лив, сколько над ситуацией.

— Об этом можно говорить только с тем, кто сам разорвался надвое. Сколько бы слов я не произносил, ты всё равно не поймешь. Поэтому... Поэтому они и приходят ко мне по ночам.

— Кто? — прошептала Лив, не смея оскорбить голосом трагичность момента. — Кто приходит?

— Потерявшие себя. Те, кого называют банхалами.

— А жена? Дети? — робко спросила Лив.

— Это даёт некоторое ощущение наполненности, но всё равно постоянно чувствуешь открытую ноющую рану где-то глубоко внутри. Боль не оставляет тебя. Никогда. Родные прикрывают её, но они не в состоянии стать с тобой одной плотью, думать, как ты, чувствовать, как ты. Не стоит ждать от других людей полного понимания и растворения друг в друге. Это каждый на Ириде знает. Моя жена — банхал, и она понимает это. Мы понимаем друг друга. Дочки — уже нет. Им не придётся мучиться от одной только мысли, что они могут быть разделены. Но на Ириде среди цельных, устойчивых хансангов, они всегда будут изгоями. Поэтому мы здесь держим связь с Пихтовкой. Оказываем кое-какие... услуги. Каждый надеется, что заслужит право переправить детей на ту сторону сферы. В ужасный мир, неустойчивый и блеклый, но там они, по крайней мере, не будут выглядеть уродами и отщепенцами. А если повезёт, могут и преуспеть. С нашим врожденным ощущением цвета кое-кто стал очень известным... Я забыл, как это называется. Тот, кто зачем-то ляпает краски на бумагу. И получаются такие...

— Картины? — догадалась Лив.

— Ах, да.

Том опять сел, уже просто грустно улыбнулся девушке. Теперь это снова был просто хозяин Цафе. Немного уставший, немного озабоченный. Только Лив всё равно видела огонь высокого страдания, неизменно пылающий на дне его взгляда.

— Извините, может, я не совсем тактична...

Лив подумала, что она совсем бесцеремонна, но так как наконец-то встретила того, кто может внятно ответить на её вопросы, решила отбросить всякий политес.

— Говори, — усмехнулся цефан.

— Я слышала, — Лив поёжилась, но упрямо продолжила, — что вы здесь, в посёлке, делаете что-то незаконное...

— Ты, наверное, поняла уже, что Ирида живет производством и экспортом цвета. Все оттенки спектра выращивают или добывают, перерабатывают, дополняют, убирают. Это сложный процесс. Тона, что побогаче, покупают те, кто может хорошо заплатить. Не очень удачные краски идут в миры победнее. Среди них есть такие, которые вообще не могут себе позволить приобретать цвет. Мы здесь делаем выжимки из отходов производства и, минуя официальные каналы, поставляем туда. В твою Пихтовку, например...