— Я помню, что не стоит вынуждать Ходящих прокладывать путь. Они могут проложить его под корень.

— Ты помнишь больше, чем твой народ, — говорю я, чувствуя, что его слова гасят во мне раздражение, словно бы ведро воды на свечу вылили.

— Я больше храню, и в том тоже моя сила и власть. Какое бы решение я ни принял, ему подчинятся… Меня не станет — ничего не изменится… Всегда будут те, кто ищет сильных, кому можно довериться. Всегда сильные ищут тех, кто в них верит…

И когда я снова в плену этого обволакивающего голоса и готова одернуть себя — «Прикуси губу!», — он напоминает четче:

— Мы говорили о разведке.

— Разведке? — едва слышно встревает Сатс.

— Да, на трехсоттысячный, я же тебе говорила, — торопливо отзываюсь я, — осмотреться, понять.

— Но сейчас они не пропустят вас никуда. Даже если почтенный Тар сам возьмется проталкивать для вас дорогу локтями…

— …или коленями, — замечаю я.

Вождь роняет весомо:

— Я решил. Я отпускаю туда одну из вас.

— Одну? — охает Сатс.

И смотрит на меня с таким выражением на бледном лице, что я понимаю — она уже назначила остающуюся.

Не успеваю я повторить упрямо, что Ходящие всегда пара, как она прибавляет:

— Значит, одну. Я-то точно сгорю, а ты ведь уже ходила без Мастера.

Вот ведь трепло! Кто просил лезть! Врезать бы ей второй раз, пусть я и раскаялась за первый. Врезать бы так, чтобы рот распух и не открывался!

Черно-белые узоры вождя перекашиваются. «Даже так?» — осведомляется его изогнувшаяся правая бровь. Сам он выглядит серьезным, ни тени насмешки или негодования не промелькнуло на его резком лице. Но когда он начинает поворачиваться к моему Мастеру…

— Не хочу так, — вырывается у меня шепотом.

Они оба замирают, будто голограммы кто-то поставил на паузу.

Невероятно разные, но кое-что у них сейчас одинаковое — взгляд.

Одинаковое и знакомое.

Так смотрела Крин, еще на 15-ом. В ее глазах были сомнение и вера одновременно. Попробовав завести со мной разговор о сокровенном, она рисковала, но рискнула.

И эти сейчас тоже…

— Не хочу!

— Тише, — строго говорит вождь.

Непроизвольно тянусь вверх по лестнице послушать. А в груди протест — он мне указывает! будто он может указывать Основателю!

Вождь делает широкий шаг вперед, надвигается, теснит меня твердокаменным плечом. Скрип отодвигаемого им стола кажется визгом стаи потревоженных мышей. Свеча трясется, дрожит, едва не падает в глиняную плошку. Тени мечутся вместе с моим сердцем. Неподвижен лишь взгляд Сатс, приклеившийся к вождю.

Он носком сапога несколько раз стучит по стене. Слушая, как гаснет звук легких ударов, хмыкает недовольно — и бьет правее. Там трещит и отзывается с готовностью перехода — приблизься, само откроется. Несколько кусочков стены с сухим шелестом падают.

Я подхожу, присаживаюсь на корточки:

— Там пусто?

— Замазано глиной, но под ней решетка, — говорит вождь. — Там лаз наружу. Где точно он заканчивается, я не помню. Если ли обвалы, не знаю. Но площадь минуешь, а дальше сама.

— Поня-ятно… Сатс, — начинаю я, но тут же осекаюсь.

Более опытный Мастер сейчас превратил бы эту глину в пыль, продул бы лаз насквозь. Но Сатс, с ее юными масштабами, если развернется… Она справится, конечно, но нас всех по стенам размажет.

— Что?

— Ничего. Дай скамейку, пробью.

Вождь хмыкает еще раз, уже насмешливо — и с размаха ударяет ногой! Его сапог до пятки уходит в проломленную стену. Треснуло, осыпается. Он немного двигает ногой, расширяя.

Нора подмигивает сплошной чернотой и сырым вязким запахом трогает меня за лицо.

— Иди.

Бездумно протягиваю руку, выламываю хрупкую глину, гнущиеся отяжелевшие прутья. Заскорузлый проход уже достаточен, чтобы я пролезла.

Чего я жду? На что решаюсь?

Все можно исправить, говорят Мастера. Не все можно вернуть, научилась я, Основатель.

«Если что-то ломаешь, то как было, уже не будет», — вздыхаю про себя, а вслух, не поворачиваясь, бормочу:

— Сатс, мне сейчас действительно придется уйти. Но ты не отчаивайся. Я непременно вернусь за тобой, и у нас еще все будет впереди… Ты ведь никогда не ела улиток. А на 15-ом такие куры.

— Я вовсе не отчаиваюсь, — говорит она с недоумением. — Чего это ты с улитками и курами? Тебя послушать, так мне больше думать не о чем, кроме как поесть!