Их речи тянут меня в разные стороны, рассудок мой потрескивает.

Что-то такое… Что-то, с некоторых пор оставшееся занозой.

Да-а… заноза…

Сейчас кажется, что она тогда врала, говоря со мной обо мне. Ей надо было заставить меня взять новенькую. А этот сейчас не врет, он видит правду и откровенен — и ему я верю.

«Тебе следует искать…»

Нет, не следует. Уже засияла надежда — нашла! нашла! его, рожденного среди слабых!

Теперь бы добраться до Первого и сказать — бросайте все...

Точно! Да! Так я их сюда и приведу! Они захотят забрать к себе того, кого давно искали. Значит, для гарантий и для цепочки отправится сотня наших, не меньше. Может, даже кто из Старших… Ох, Фич! Не в основание, но в будущее смотрел старейший, когда хихикал про вон этих и сотню других.

Рвануть к углу сейчас? Прямо из башни?

— Надо набраться терпения, в нетерпении прячется слабость, — шепчу я, прикрывая глаза.

«И довериться», — эхом вторит мне низкий шелест.

Что это? Вождь произнес или мне показалось?

— Я прикажу отвести тебя к твоей помощнице. Темница сейчас для вас безопасней, а для моих людей так спокойней.

— А сам будешь решать?

Молчит. Молчит — упрямый, твердый, высокий. Молчит — гора на равнинном осколке!

— Пожалуйста, решай быстрее, — прошу я негромко. — Не только у вас беда с едой. Вы хоть остатки находите, а я к вашему яду только прикоснусь — сознание теряю. Другую еду добыть вы мне мешаете.

Его рисунки стали больше — это брови поднялись.

— Ты серьезно целый поворот думал, что ваша беда никак меня не касается?

— Я был уверен, что ты хочешь бросить нас в беде больше, чем хочешь нам помочь, — говорит он, и я впервые слышу в его голосе вину.

— Ходящие, которые сохранились в вашей памяти, поступили когда-то подобным образом? — вспыхиваю я обидой, не разбираясь, за себя ли, за своих ли. — Из-за их прошлой подлости вы теперь так нахально со мной торгуетесь?

Он не успевает ответить. Распахиваются двери — и вождь освобождает меня от своего тяжелого недоумения.

На пороге стоит стражник с залатанным щитом и сбивчивыми новостями, что он совсем обнаглел, и пять семей причальных пошли к нему разбираться, а женщин почти всех развели по домам, еще с того берега приползли, но на мост не лезут, на них покричали для острастки, но уже темно, не видно, может, уползли…

Совсем без ума. И я с ними скоро такой же стану. Застряла тут…

Ох, права была Крин. Зачем вообще нам работать, если можно только или устать, или спятить? Хотя нет, она имела в виду что-то другое и как-то по-другому.

Пока я под надзором спускаюсь в подземелье, размышляю, кто тут еще такой важный, про кого говорят «он» без имени? Может, я снова ошиблась, и не с болот надо было начинать осматриваться, не с заводи начинать работать, не с башни начинать договариваться…

Мимоходом успеваю потянуться на площадь и услышать, что, да, люди по большей части разошлись, но осталось несколько десятков человек. Хилые костры, напряженное внимание… Сторожат тех, кто сторожит нас. Тоже не доверяют.

Злые все какие! Голодные и злые!

Отличаюсь ли я сейчас от них?.. Они прорываются в одну сторону, я бросилась бы в другую. А все одно, друг по другу.

Подслеповатый сторож отсутствует. На столе свеча почти догорела. Я тушу ее мимоходом — мне свет не важен, а стражник быстрей уйдет наверх под светильники. И он уходит. Дожидается, когда я направлюсь к решетчатой двери, спотыкается о первую деревянную ступеньку, бухает своим залатанным щитом, не видавшим бой за время спокойной жизни, — но уходит наверх, оставив нас без присмотра. Он наверняка решил, что мы не представляем угрозы и вообще непонятно, из-за чего такой галдеж и суета вокруг нас.

Сатс дремлет, привалившись к стене. Вот юность! Все ей нипочем!

Коварство мира: та, кого направили идти по моей голове, попыталась доказать мне, что нехорошо ходить по чужим головам. И доказала! А теперь спит нахально, с чувством достигнутого и выполненного долга. С сытой совестью спит.

Присаживаюсь рядом, прислоняюсь к теплому боку Мастера и к холодной земляной стене нашей тюрьмы. И нашего убежища.

Интересно, а местные как быстро раздавили бы нас, дай им кто возможность? Нет, воли им не надо. Среди них легко найдется пара человек, которые раскачают толпу криками «Чего стоите, дураки?» Бросились бы, расшиблись бы. Тут я не волнуюсь.

А вот если бы мы пошли лоб в лоб? Если были бы подобны?.. Если развернуться, подхватить, направить на опасное, на подсвеченное розовым… слабое всегда видно…

— Вернулась, значит?

Вскидываюсь на голос, на тон, на дивное ворчание — «Крин, ты?»

— Ты?

— Я это, я, — отзывается Сатс и держит меня за плечо. — Не сомневалась, что ты откажешься от затеи все бросить.

Я заснула? Надолго?

Тру ладонями лицо, с неприязнью отмечая, что пропахла сладковатым запахом дурманящего лишайника. Умыться бы.