– Я собирался все тебе рассказать, Надир. Прошлой ночью я был у Рауля.

– У Рауля?!
– воскликнул изумленный перс.
– Ты сошел с ума! – он покачал головой, словно не веря своим ушам, а потом решительно сказал: - Ты должен немедленно прекратить это безумие и избавиться от этого яда, пока не навредил себе.

– Я должен умереть, Надир, - я еле выдавил из себя эти слова.
– Неужели ты не понимаешь? Мне нужно… нужно умереть до конца недели.

Надир, не отрывая от меня глаз, отставил бутылочку в сторону, а потом вдруг подскочил со стула и, схватив меня за плечи, стал трясти:

– Что ты несешь?!

– Раулю велели вернуться в Париж, - начал я свой рассказ.
– Я просил его оставить Кристин в покое, но он не захотел даже слушать меня. Я предлагал ему деньги, но они его мало интересовали. Я сказал ему, что все, что я хочу, - это видеть Кристин счастливой, и он дал мне эту бутылку, пообещав, что если я убью себя, то он оставит Кристин и никогда не вернется.

Перс с недоверием покачал головой, все так же изумленно смотря на меня:

– Эрик, ты не можешь это сделать! Ты не можешь ему поверить, - но я почти не слушал его, так как беспокоился совсем о другом:

– Обещай мне, что ты будешь приглядывать за Кристин, когда меня не будет.

– Эрик, зачем убивать себя? Если Кристин не захочет вернуться к Раулю - она и не вернется!

– Ошибаешься, - я горько вздохнул.
– Она будет вынуждена это сделать. Когда я умру, Рауль подпишет документ об аннулировании брака и оставит ее. Надир, пожалуйста, - взмолился я, - пообещай, что будешь за ней присматривать! Ради меня! Ради нашей дружбы!

– Тебе не нужно этого делать, Эрик! – начал уверять меня перс.
– Мы будем искать другие пути, смерть - это не выход.

– А что мне тогда делать? Надир, нет других путей. Эти несколько дней я проведу с Кристин, а потом… потом всё. Пообещай мне, что ты не расскажешь ей, что я сам наложил на себя руки. Скажи, что… что у меня отказали легкие, например. Обещай!

– Я не могу… - Надир отрицательно покачал головой.

– Пожалуйста!.. – снова взмолился я. Перс неуверенно посмотрел на меня, а затем кивнул и нахмурился.

– Ты совершаешь ужасную ошибку, Эрик. Но никто не вправе тебе указывать, даже я. Мне пора на работу, надеюсь увидеть тебя вечером за ужином.

– Я обязательно приду, мне еще рано умирать, - съязвил я, но перс не улыбнулся. Он бросил на меня еще один встревоженный взгляд, а затем быстро вышел из комнаты, даже не попрощавшись со мной.

Проводив его взглядом, я вздохнул, покончил со своим завтраком, а затем встал с постели и переоделся. Глупо было тратить последние дни жизни на работу, но я и так подвожу шефа. Да и там я могу видеть Кристин. Спустившись вниз, я столкнулся с Густавом.

– Мистер Эрик, мы пойдем на пляж? Я хочу сделать замок из песка.

– Уже почти зима, Густав. А еще мне нужно на работу. Но как только я вернусь, то возьму тебя на прогулку, хорошо?

– А мама тоже пойдет?

– Конечно, - улыбнулся я мальчику, в душе ощущая дикую боль, ведь я знал, что этого уже не будет никогда.
– А сейчас веди себя хорошо и слушайся Алишу, я скоро вернусь.

– Позвольте мне сегодня пойти с вами, пожалуйста!
– Мальчик вцепился в мою ногу и не хотел отпускать:

– Густав, я не могу взять тебя с собой на работу. Но думаю, что могу на часик опоздать. Пойдем гулять?
– Мальчик улыбнулся и радостно закивал. Я достал с вешалки его пальтишко:

– Надень, я не хочу, чтобы ты простудился.

Ребенок неловко пытался застегнуть пальто, но у него ничего не получалось, поэтому я, опустившись перед ним на колени, помог своему сыну. Сыну, который вряд ли когда-нибудь узнает о том, кто же его настоящий отец…

– Спасибо, мистер Эрик.

– Не за что, идем.

Нас встретил холодный колючий ветер. Было начало ноября, и в воздухе уже витала почти зимняя свежесть.

– Мистер Эрик, я голоден.

– Голоден? Твоя мать не накормила тебя?

– Она забыла вырезать корочку с моего хлеба, а я не могу грызть корочки, я их ненавижу… - захныкал мальчик.

– Хорошо, тогда пошли в Тонтос, они открыты круглый год.

Мальчик кивнул и взял меня за руку. Сердце наполнилось теплом при мысли, что мальчик настолько мне доверял, что не боялся ко мне прикоснуться. Мы вошли в пиццерию, я поднял ребенка на плечи у прилавка и спросил:

– Будешь содовую?

– Да.

Я знал, что она ему понравится, ведь это был мой любимый напиток. Потрепав сына по густым волосам, я протянул ему два стакана содовой, а сам взял большую пиццу. Мы заняли дальний столик, а когда я разворачивал коробку с пиццей, то услышал голос Густава: