На следующий день после неудачного отплытия в Новый Свет я, наконец, понял, что все бестолку, и решил покончить собой. Без участия зверей. Самостоятельно.

От этого решения на какое-то время даже полегчало на душе. Помнится, к обеду выпил бутылки две вина, попрощался с миром, с солнцем, с голубым небом, потом обнял миссис Хофрайт и даже пожал руку Голбинсу. Казалось бы, вот она — развязка! Но мой суицид, постоянно откладываемый на самый крайний случай, увы, привел к шоку еще большему, чем тот, в котором я находился.

СМЕРТИ, оказывается, НЕ БЫЛО…

Не помню, может ее вообще не было никогда? Но, если мне не изменяет память, люди иногда умирают и их хоронят на кладбищах. Правда это или нет, сообразить теперь сложно, как впрочем, сложно сообразить что-либо.

Я поднялся на одну из башен замка, там — открытое окно, а главное — высота, достаточная, чтобы мир разлетелся от тебя вдребезги. Хотелось разом оборвать все ниточки жизни, как поступила бы марионетка, не желающая, чтобы ей больше манипулировали. И я прыгнул…

Чувствовал падение и ощущение мимолетной свободы…

Потом резкий удар…

Невероятно, но я остался жив! Отделался легкими ушибами и поковылял дальше!

Вторая попытка свести счеты с жизнью выглядела уж совсем вызывающе по отношению к законам здравомыслия. Ситуация выглядела следующим образом: я висел в туго затянутой вокруг шеи петле, мои ноги покачивались в нескольких дюймах от пола. Было трудно дышать, в глазах стояли сумерки. Но я не умирал!

Для полного букета я решил провести еще два эксперимента со своей жизнью. Сначала всадил себе в горло нож, потом пробовал застрелиться, пустив пулю в висок. В том и в другом случае было много крови и криков. И чего же я добился? Только изуродовал свой облик и окончательно осознал, что увы, обречен на бессмертие…

Кажется, это полный тупик… В душе образовался идеальный вакуум. Оттуда уже выкачано все, что возможно: мысли, чувства, желания и само понятие личности. Одна пустота: мрачная, как ночь, и холодная, как светила в этой ночи. Если во мне еще осталось что-то человеческое, так это только внешний облик. Впрочем, и тот начал деградировать до образа обыкновенного привидения. Наблюдая за собой в зеркало, я видел как лицо, словно проказой, покрывается мертвецкой бледностью. Волосы изо дня в день, как из года в год, покрываются старческим инеем. Глаза обрамляли темные круги. Мне часто приходилось смотреть на покойников: многие из них и то живее выглядели.

Волею ли Провидения, а может волею слепого, глупого, не отвечающего за свои поступки, случая, я оказался маленькой подопытной инфузорией в чьем-то глобальном эксперименте. Меня вытащили пинцетом из человеческого бытия, положили под стеклышко микроскопа, принялись поливать кислотой, бить током, изучая мою реакцию. Я наивно пытаюсь бежать, но меня опять хватают пинцетом и ложат на прежнее место, еще и удивляются: чего эта инфузория все время куда-то уползает?

Подсознательно я понимал одно: пока ТЕМ, кто, как говорят, обитают на вершине Олимпа — пока ИМ не надоест развлекаться моими мучениями, пока ИМ это не наскучит и пока ОНИ не найдут себе нового увеселения — до тех самых пор я обречен. И обречен безнадежно. Да, я уже давно не являюсь ортодоксальным атеистом. Между прочим, я много молился. Причем, всем богам всех религий, какие только мог вспомнить, внутренне недоумевая, которому из них я мог встать поперек пути. Мои молитвы, пробегая весь спектр религиозного настроения (от пламенных воззваний к небу до полуосмысленного, тупого бормотания), исходили из моих уст до тех пор, пока не иссяк их источник. И, когда я понял, что все бестолку, то принялся ругать всех богов, которым только что поклонялся, за их жестокосердие.

Увы, кажется, боги находились слишком далеко от моего ничтожества, чтобы обращать на меня хоть какое-то внимание…

…не помню, сколько еще дней и ночей прошли в беспросветной агонии, я уже перестал их различать: дни и ночи, свет и тьму, землю и небо…

Уже само время должно было утомиться, непрестанно отсчитывая минуты и секунды моих мучений. Боги стали бы уже зевать от скуки, каждую ночь наблюдая одну и ту же кровавую драму.

И вот, наконец, близилась развязка…

…от скуки богов и усталости времени.

Для меня она наступила столь неожиданно, что даже теперь трудно сообразить, было ли то делом капризного случая, или же чья-то навязчивая воля заставила меня свернуть на ту тропу: дорогу спасения и одновременно с тем дорогу окончательной погибели.

Кажется, шли послеобеденные часы. Сверху было нечто, похожее на небо, откуда светило что-то напоминающее солнце. Я бесцельно брел по лесу, вокруг — тени деревьев, трава, издающая траурное шуршание. И еще ненавистное слуху пение птиц.

Тропа возникла внезапно. Затерянная в высоких зарослях она темной змеей ползла в неизвестную мне сторону леса. И я свернул на нее только потому, что мне было все равно, куда идти. Потом почувствовался запах… неприятный, отталкивающий запах: смесь лесных ароматов с чем-то… мертвецким, что ли? Уже через минуту я оказался на старом заброшенном кладбище.

Ага, кажется что-то припоминаю… миссис Хофрайт мне как-то сказывала, что недалеко от Менлаувера есть нечто вроде династического кладбища всех владельцев замка. Среди прочих могил здесь, возможно, находится и могила самого Маклина. Я должен был окончательно удостовериться, что существование этого человека не является легендой. И пристально стал вглядываться в каждое надгробие.

Вот он! Перевернутый вверх ногами католический крест! Воткнутый в отсыревшую землю и слегка покосившийся от веяния разных столетий. На нем находилась маленькая, отлитая из чистого золота, пластинка с гравированной надписью: «здесь похоронен барон Эдуард Маклин, основатель замка (1269 — 1308)».