Ага! Ключ!

Хотя чему я радуюсь? Если ключ от ящиков стола, мне это никак не поможет. Туда не добраться, ведь они не отражаются.

Может, стол получится сдвинуть?

Я вцепилась в столешницу и потянула на себя. Куда там! Тяжеленный!

Я опустилась в кресло и запрокинула голову на подголовник. Как хотелось бы сейчас просто отключиться, забыться и ни о чем не думать. Вот оно, начинается... Сначала усталость, будто не спала двое суток, за ней придет что-то вроде депрессии, потом начнутся провалы в памяти и потеря ориентации, а дальше... либо я вернусь в реальный мир, либо... Тогда, три года назад я пробыла в зазеркалье около трех месяцев. Но в этот раз, судя по ощущениям, времени у меня гораздо меньше.

Вдруг в комнате стало светлее. Луна выползла из-за гонимых ветром облаков и осветила шкаф целиком. Появилась вторая дверца, а в ней скважина! Я схватила ключ и бросилась к шкафу.

Бинго! Замок щелкнул, и дверца поддалась.

А вдруг книга там?

Я распахнула шкаф. Мелькнули стопки бумаг, выдвижные ящики и какие-то папки. Я схватила одну наугад, но луна вновь зашла за тучи, и черные тени пожрали содержимое шкафа. В комнате сделалось совсем темно, и меня оттеснило к окну.

Я раскрыла папку. Какие-то формуляры. Нужно торопиться, иначе меня выбросит в зазеркалье до того, как прочитаю хоть слово. Буквы плясали перед глазами, и я не сразу разобрала, что документы на русском.

«Свидетельство об усыновлении» — прочитала я. «Ф.И.О.: Павличенко Игорь Дмитриевич, 1996 года рождения. Усыновитель: Новакова Марие.» Скрепкой пришпилена черно-белая фотография худенького мальчишки с конопатым носом.

Дальше.

«Свидетельство об усыновлении. Ф.И.О.: Исакова Нина Ивановна, 1996 года рождения. Усыновитель: Шванда Ян.» И еще одна фотография.

И дальше... и дальше... всего десять детей. Всем от трех до четырех лет.

Почему здесь эти бумаги? Какое отношение Виктор Валентинович имеет к усыновленным детям? Неужели, его? Десять ребятишек и почти все одногодки, при этом усыновлены из разных городов: Рязань, Омск, один даже из Хабаровска. Когда успел? Да и слишком он старый. Его дети, должно быть, уже взрослые, как Влад. Нет, тут другое…

В комнате сделалось чуть светлее. Я засунула документы в шкаф, куда придется. Папка утонула в густой тени. Как ни старалась, изъять из шкафа еще хоть что-то не получилось.

Я закрыла дверцы, вернула ключ на место и... увидела туфли — два круглых мыска, выступающих из мрака комнаты в полосу света. Один мысок приподнялся и тихо стукнул об пол...

Не замечая препятствий, я бросилась к двери.

…...

Кто-то видел, как я роюсь в чужих документах. Почему этот кто-то не обнаружил себя? Никто не мог меня видеть. Для стороннего наблюдателя ящики открывались сами собой, листы бумаги сами собой переворачивались и летали в воздухе. Неужели Виктор Валентинович был в кабинете все то время, что я шарилась в шкафу? Почему тогда не остановил, не спугнул? Он-то сообразил бы, что происходит. А может быть он хотел, чтобы я нашла что-то? Но это абсурд! Да и в самом ли деле я видела то, что видела? Туфли... Почему именно туфли? Может быть, это тень от шторы или кресла, или еще бог знает чего. Туфли... Ерунда какая! А может, это тот самый человек-призрак в старинном плаще с говорящей виолончелью?..

Нервное напряжение не спадало. До утра оставалась пара часов, а проводить их в одиночестве не улыбалось.

Если он уже спит, просто посижу рядом.

Я направилась к черной башне. Птицы, как всегда, толпились на подступах, но обычного гомона не доносилось. Пернатые обитатели зазеркалья уныло слонялись по галереям. Одни прихрамывали, тяжело волоча громоздкие крылья, другие, словно перхотью, сыпали повсюду мелкими черными перьями.

И с ними что-то не так…

Стало их даже как-то жалко. Я успела привыкнуть к неугомонным соседям. Может, получится приручить их со временем.

Я вошла в отражение и сразу насторожилась. Теперь посредине стоял письменный стол, но от завала вещей и музыкальных девайсов не осталось и следа. На столе лежал лист бумаги и пара отточенных карандашей. Больше ничего.

Тимофея в отражении не было. Но я чувствовала, он в комнате, прячется где-то в слепой зоне.

Неспроста он приготовил все это.

А если ловушка?

Я медленно подошла к столу. Чуть подвинула карандаш, но ничего не произошло.

Да что можно сделать, пока я в отражении?

Я села за стол, взяла карандаш и принялась рисовать... черную башню, птиц, двери, мосты и переходы... Радостная поглощенность любимым занятием разлилась по телу, искрила в кончиках пальцев, щекотала позвоночник. Сколько раз случалось, мама или отец подходили в такие минуты и пытались что-то спросить, а я никак не могла разобрать слов, будто внезапно они начинали говорить на иностранном языке. Я настолько растворялась в движениях рук, в потоке образов, что разум отказывался отвлекаться на другие незначительные раздражители. Но его голос я уловила сразу.

— Что это? — спросил Тим, все еще не появляясь в отражении.

— Мой мир, — отозвалась я. — Вот здесь, на скале, дверь в стартовое зеркало. Возле рыжего клена, дверь к Софи. А черная башня — это путь к тебе. Все остальные двери непостоянны. Появляются и исчезают, когда им вздумается.

— Ты знаешь, я видел сон недавно... Как обычно, играл на Карловом мосту, только без зрителей. Вдруг такое чувство… будто ты рядом. А скоро из тумана действительно вышла ты. Прошла и не узнала, а я никак не мог объяснить, что я — это я, и бояться нечего. Силился сказать, но выходило совсем другое. Помню, ты искала черную башню...