— Паттерн экспрессии твоих псевдогенов значительно отличается от паттерна вампира страха.

— И что это значит?

— Количество работающих псевдогенов у тебя чуть ли не вдвое больше, чем у того же Шоно, но и те, что совпадают, работают в своем ритме.

Тим скривил губы, выражая и удивление, и самодовольство.

— Понятно, — отозвался он. Его взгляд на мгновение убежал в сторону. Руки стискивали подлокотники кресла, оставляя глубокие вмятины.

— А можно узнать поподробнее, что это за гены?

— Конечно. В свое время Влад предоставит информацию, которую тебе нужно знать.

Тим чуть заметно дернул губами, но тут же выдохнул и улыбнулся.

— Я вижу, ты взволнован, — Виктор Валентинович опять прошелся по кабинету.— И немудрено. Обдумай все, Тимофей. Реши для себя, наконец, на чьей ты стороне.

Тимофей поднял глаза на Виктора Валентиновича. В них была... надежда.

— Ты мне очень нужен, Тимофей. Я могу рассчитывать на твое посильное участие в общем деле?

— Конечно, — ответил Тим, не раздумывая и уверенно кивнул.

Что у него в голове?! С кем он?!

— Твое благополучие для меня вопрос первостепенной важности. Мне очень хочется доверять тебе, как прежде...

— И все-таки… — Тим заискивающе замялся. — Отдайте зеркало.

Меня затрясло.

— Тимофей, — процедил Виктор Валентинович, — почему мы снова и снова возвращаемся к этому вопросу? Я предоставил тебе абсолютную свободу. Если ты что-то хочешь, если ты кого-то хочешь...

— Я хочу ее, — сказал он тихо.

— Эта девчонка тянет тебя в пропасть. У вас нет будущего. Ты прекрасно знаешь, долго их держать при себе нельзя.

— Знаю. Просто прошу вернуть ее в реальный мир. Оттуда я не могу ей... пользоваться.

Пользоваться, значит?

— Понимаю, — промурлыкал Виктор Валентинович. — У нее к тебе настоящие чувства, да? Деликатес...

— Угу. И потом у нее там слишком много свободы, — добавил Тимофей бесстрастно. — Ее сложно контролировать. Обещаю, я сделаю внушение, она забудет, кто я.

— Будь честен с собой, ты уже этого не сделал, — возразил Виктор Валентинович, отхлебнув из чашки. — Вот что, я сам сделаю внушение. Согласен?

— Да, конечно!

От звука этого «да» я содрогнулась, как от пистолетного выстрела.

— Тим, ваше с Шоно неразумное поведение в полиции…

— Больше не повторится!

— Надеюсь, это был спонтанный, необдуманный поступок. Спишем на горячность молодости. Скажи Шоно, ему нечего опасаться. Мы — одна семья. Он нужен мне. Он важная часть плана.

— Спасибо.

— Можешь идти, Тимофей, — Виктор Валентинович открыл ноутбук. — У меня накопились дела. Наше сообщение с предложением выкупить кодекс получено. Надеюсь, руководство библиотеки не станут фокусничать. Передай секретарше, пусть зайдет. Я еще не завтракал.

Я ушла как можно дальше, лишь бы не видеть черной башни и горящей, будто полярная звезда, двери на ее вершине. Но башня вытянулась, обросла новыми мостами и теперь была видна из любой части зазеркального города. Тогда я скользнула в первое попавшееся отражение.

Здесь уже были сумерки. Сонно шелестело море. Я присела за стойку пляжного бара. Вокруг мигали разноцветные лампочки. Несколько молодых людей что-то шумно обсуждали то ли на испанском, то ли на португальском. На соседнем табурете сидел угрюмый мужчина в шапке из темно-русых волос, шелковой цветастой рубахе и расклешенных брюках, будто только с вечеринки в стиле семидесятых. Перед ним стоял массивный бокал с янтарной жидкостью. Он обвел мутным взглядом окружающих и опустил голову на руки.

Бармен поменял диск и заиграла сальса. Софи частенько врубала что-то подобное и пыталась заставить меня танцевать. Сейчас не отказалась бы. Во мне кипело столько противоречивых эмоций, искавших выхода, что безумная пляска была бы как нельзя кстати. А еще хотелось напиться, да так, чтоб до беспамятства, чтоб вдрабадан!

Вспомнилось, как я впервые попробовала спиртное. Было мне тогда что-то около пяти лет. К родителям пришли гости, и я так объелась конфет, что решила запить их целым фужером таинственной водички, которую, чокаясь, все пили… Я так торопилась и сделала никак не меньше двух глотков, прежде чем почувствовала, что все внутренности объяты огнем. Я выронила бокал и схватилась за горло. Именно звон бьющегося хрусталя привлек внимание мамы. Мне здорово влетело в тот вечер.

Софи была неправа. Плохие вещи случаются, когда трусишь и трясешься за свою шкуру. Все повторяется лишь за тем, чтобы я исправила ошибку.

И какая мне, в сущности, разница, на чьей он стороне? Главное, на чьей я стороне.

......

Тимофей смотрел на стену. Его тонкие кисти свесились, пальцы то и дело подрагивали. Он покусывал губы и временами, казалось, что-то шептал, но разобрать слова было невозможно. Глаза мутные, темные. Он всегда такой разный...

Я вошла в отражение невидимкой и присела на пол. Пусть смотрит на меня… Так захотелось притронуться к нему, почувствовать тепло ладони. Руки у Тима всегда мягкие и горячие, будто его слегка лихорадит. Я вряд ли когда-нибудь привыкну к переменам его внешности, но горячие ладони и движения тонких пальцев, напряженную морщину на переносице, задумчивый взгляд чуть прищуренных глаз, то, как он облизывает губы и кусает их изнутри, как вдруг прикрывает глаза и начинает барабанить пальцами по коленке или зажимать невидимые струны — все эти родные жесты я узнаю без труда и ни с кем его не спутаю.