– Ну и ладно, - она выхватывает пузырек с диском и начинает обрабатывать свое колено, немного морщась, попискивая и играя бровями. Симулянтка хренова.

– Только не пей эту жидкость, - ухмыляюсь я.
– Но если все же выпьешь и захочешь закусить это дело, то можешь достать из третьего ящичка слева пакет военной пищи, - произношу я, поднимаясь с дивана и потягиваясь.
– За собой приберешь, это обязательно. Ляжешь спать на коврике, возле двери. Это на случай, если к нам наведаются воры.

– Я тебе не сторожевая псина, - пытается язвить она.

– Действительно, - задумываюсь я.
– Еще не доросла до сторожевой собаки. Так что не думаю, что от тебя будет польза. Поэтому ложись в гостевой, разрешаю.

С этими словами я удаляюсь из гостиной и прохожу в свою старую спальню. В ней все по-прежнему: на столе лежит стопка книг, пыльный компьютер и несколько торчащих ручек из кожаного пенала, который подарила мне мать на первый день в школе. Он прошел весьма успешно. На первом уроке в виде классного часа задавали вопросы на смекалку, на которые я отвечал самый первый и всегда в точку. Мои одноклассники отнеслись к этому по-разному: кто-то со здоровой завистью, а кто-то с больной. Некоторые просто уважительно, не подавая никаких эмоций. Но для меня это было неважно. Я общался с теми, с кем хотел общаться. И с теми, с кем было выгодно общаться. Вел себя так, как хотел. И ничто мне не мешало. И никто.

========== VII. Eric ==========

Комнатный свет заставляет меня открыть глаза. Дремота настигла меня слишком рано, чем я того мог ожидать. В мои планы входило лишь поваляться на неразобранной кровати, поразмышлять над случившимся и составить план на завтрашний день, а вернее, уже сегодняшний. Рабочий день никто не отменял, увы. Все должно пройти продуктивно, как всегда. Но я не смогу уследить за всеми мелочами, что подвернутся мне. А все потому, что сейчас настоящий сон не может распахнуть мне свои объятия, как бы сильно я того ни хотел. Наверное, Гвендолин уже давно спит. Она устала, так что вряд ли бессонница атаковала и ее.

Рядом с моей кроватью располагается огромное зеркало, перед которым прошло все мое детство. Наверное, было бы круто, если зеркало это было бы не просто зеркалом, а некой машиной для запоминания прошлого. Быть может, сейчас бы я лежал на кровати, скрестив руки за головой, и наблюдал бы за событиями, случившимися со мной в те годы. Мои частые ночевки дома оказали положительное влияние, но прекрасны они были лишь по одной простой причине: в месяцы моего пребывания дома, я практически каждый день находился рядом с Гвендолин - частью меня, дарованной Вселенной. И я не стал бы рассматривать все события, произошедшие со мной в этой комнате, а перемотал бы до самого появления Гвендолин на этот свет. В тот вечер ее мать уснула в больнице, а ребенка забрал отец, решив, что займется ее здоровьем самостоятельно. В конце концов, он очень хороший врач. Для многих он фаворит. После того, как девочка получила медицинскую профилактику от отца в его лаборатории, ее забрал Льюис и принес ко мне. Писклявую, грязную, сонную и голодную. Принес со словами: «Нужна твоя помощь». Весь вечер я задавался вопросом: «Где же ее родители? Неужели можно бросить свое чадо на воспитание старшему брату?». Но позднее, когда все родительские обязанности перешли на Льюиса, я окончательно убедился в том, что родители любви моей - никчемные твари, которые заботятся лишь о своей карьере. Но, не все так уж и плохо, как вы себе это представляете. Время от времени, родители забирали девочку к себе и осматривали ее, оценивали состояние, стартовое формирование и делали нужные прививки. Все это утешало мое сознание, но одновременно убивало. Как бы это нагло ни звучало, я мечтал стать для нее и отцом, и матерью. Я хотел, чтобы она была лишь моей и ничьей более. Ее брат, родители, в одну минуту потеряли биологическую и духовную связь с ней, подарив ее мне. Но это лишь самые заветные мечты, которым не суждено сбыться. Хотя, у меня было право менять ей подгузники, ибо брат ее был тот еще простофиля. Мы часто смеялись друг над другом. Он считал, что у меня с рождения талант возиться с детьми, потому порекомендовал на пенсии начать карьеру няньки. Разумеется, его юмору предела не было. Изредка я крал возможности побыть рядом с Гвендолин, подержать ее на руках или поиграть с ней. Эти моменты подворачивались, когда Льюис ночевал у меня. А было это ежедневно. Изредка он бывал дома. Мы часто ночевали вместе в связи с предстоящей контрольной работой или лабораторной, например. А знаете ли вы, господа, что имя это - Гвендолин, придумал я? В тот торжественный вечер ее рождения (не потому торжественный, что родилась она, а потому, что свой двадцать четвертый день рождения я разделил с ней) не была оформлена ни одна бумажка. Даже имя придумать ее родители поручили брату, а я лишь предлагал свои варианты. Это имя - Гвендолин, не связано с воспоминаниями. Это имя появилось в моих мыслях еще в самом горячем детстве. Я не знал, что же за знак шлет это необыкновенное мне имя, но позднее мне стало известно: это имя той, что перевернет весь мой мир, той, что заставит меня раз и навсегда запереть в себе чувства к ней. Так оно и случилось. Я накрепко привязан к этой девочке, как бы сильны ни были мои жесточайшие сопротивления.

Решив очнуться от воспоминаний, я загораюсь желанием принять освежающий душ. Может, именно его мне сейчас не хватает. Свет только в моей комнате, это можно выяснить по счетчикам в ванной комнате, в самом углу. Гвендолин спит, и я завидую ей. Сам бы поспал часок, другой, но не могу даже подремать как следует. Меня словно выталкивает из сна то, что напоминает некую пружину, ударяясь об которую, невольно взлетаешь ввысь. Плитка, которой обложен пол, холодна. Я чувствую это своей кожей ног, которая на протяжении всего дня грелась в носках. Этот пол всегда был холодным. Никогда не было обогрева, поэтому приходилось ходить в носках. Особенно зимой. Но сегодня я совсем забыл о суровых условиях, что предоставляет мне эта квартира.

Залезаю под горячий душ. Пар накапливается в комнате, как утренний туман, который доводилось видеть мне на ясной поляне, недалеко от города. Либо мы с друзьями встречали рассвет, так и не поспав, либо же я просыпался рано утром, и совершал пробежку по городу, встречая прекрасные, восходящие лучи солнца. Я всегда дивился необычайной красотой матери всего живого. Наш город очень ответственно относится к природе в целом. Каждый месяц проходят семинары, на которых подводятся итоги. Люди делятся информацией о том, кто какой получил опыт; как помог природе; что использовал, сохраняя растительность и тому подобное. Конечно же, организатором таких сборов является фракция, посвященная дружбе. Совсем не трудно догадаться, не правда ли?

Окатившись водой, в мою голову жестоко вламывается мысль о Гвендолин. Снова. Сейчас я, наверное, глубоко сожалею о том, что разрешил ей пойти со мной. Доставил себе столько хлопот, что не пересчитать. Вы в замешательстве, я знаю. Но что ж, позвольте мне аргументировать ход своих мыслей. Я не тот, кто смог бы позволить себе глумиться над беззащитной девочкой, всячески домогаясь до нее, тем самым, удовлетворяясь. Мне не под силу то, что могло бы сломать ее, как бы сильно вы того ни ждали от меня. Веселое шоу с отчаявшейся малолеткой, практически сиротой: ни детства, ни любящего брата, ни свободы. Ничего и никого, кроме меня. Я мог бы стать для нее кем угодно, лишь бы она того желала, но мукам суждено еще немало торжествовать во мне. Все это равносильно тому, что показать лакомство брошенной хозяином собаке, которая уже много лет голодает, ища пропитание на свалке. Показать, но не дать. Сильное чувство постигает тело, когда жаждешь того, что не может быть твоим. Но всему есть предел. Собака спасется, умерев от голода, не найдя пищи. А я спасусь временем - пыткой, что продлится еще, как минимум, пять лет. Эта недоступность терзает мою душу, режет ее, стреляет в нее, убивает ее. Все, чего желаю я сейчас - почувствовать эту доступность, но не пользоваться ею. Я хочу, чтобы эта девочка принадлежала только мне. Я хочу, чтобы не знала она никого, кроме меня. Я хочу, чтобы она любила меня так же сильно, как я боготворю ее.

***

В легкой полуулыбке я бурно кончаю, невольно издав тяжелый стон. Пред глазами моими всплывает образ сразу нескольких особ, некогда возбуждавших меня. Время юности, время свободы, время раскрепощения. Кажется, я скучаю по тем временам, но тоска эта развеивается и улетучивается, как только я вспоминаю о существовании Гвендолин. Электрический заряд, что царил в моем теле несколько секунд назад, начинает исчезать, уступая легкой и приятной усталости. Тщательно смыв следы наслаждения, я закрываю воду и обтираю тело махровым полотенцем, которому уже больше девятнадцати лет. Воспоминания о своем последнем дне в родной фракции преследовали меня несколько лет, они не давали мне покоя по ночам, но зато служили идеальным адреналином для тренировок. Как только я обтер свое тело, полотенце, по привычке, летит на тумбу, а я выхожу из ванны и сквозь пар ищу свою одежду, как ежик в тумане ищет свою смерть посередь шоссе.